Кое-что об американцах. Белград, 1929

Газета «Новое Время», 7, 9 апреля 1929 г. №№ 2380, 2381, Белград.

        Много ли мы слышали об американцах до войны? Америка представлялась нам обширной, сказочной страной, откуда изредка счастливцам сыпалось наследство какого-нибудь «американского дядюшки» и которая влекла к себе золотыми приисками сбежавших от учения молодых школьников. Почему-то продавцы «стеклянных чертиков» на «вербах» называли их «американскими жителями», но что общего у них было с настоящим американским народом, я, право, затрудняюсь сказать.

        Великая война как бы сблизила континенты, и своеобразная жизнь Америки все сильнее стала привлекать к себе интерес и симпатии европейцев. Но подходить со своим европейским масштабом к Америке никак не приходится: слишком там все грандиозно – дома и природа, и, главное, цифры, - цифры миллионных состояний обладателей долларов….

        Русскому человеку скорее всего понять американца не потому, чтобы он являлся таким же обладателем больших богатств, а потому, что размах широкой русской натуры наиболее подходит широким замашкам американцев, которые чужды аккуратному немцу или скопидому-французу. Но надо заметить, что в корне своем щедрость русского и американца имеет совсем различные побуждения. Если русский дает широко от доброты сердца своего и даже некоторой беспечности, американец щедро сыплет от избытка своего; он жертвует на дела благотворительности не из каких-либо сентиментальных побуждений, а по причинам чисто утилитарного характера. В Америке все сводится к пользе общественной, и часто личные права американца приносятся в жертву обществу.
        Американская цивилизация, пишет французский корреспондент, не желает ничего знать о старых принципах индивидуализма, которые являются базой для нашей цивилизации, и которые, по нашему мнению, дают очарование и сладость жизни. Она совершенно не интересуется правами человека гражданина. Для нее важно то, что представляют высшие интересы коллектива. (Echo de Paris, 27 nov. 1928, H. de Kerilis).

        Однообразие форм общественной жизни, всесторонняя нивелировка все более обесценивают личность, которая воплощается здесь в типы утилитарного человека. В Америке даже боятся выдвижения отдельных личностей, чтобы они не могли нарушить общий трудовой и ровный темп жизни. В то время как европейские цивилизации покоятся на сильных людях, американская цивилизация – это цивилизация масс. Казалось бы, в стране, где все так грандиозно и все процветает в таких больших размерах, должны бы хорошо процветать и духовные ценности. Между тем, именно они в полном пренебрежении у американцев, ценящих только понятие о количестве. Янки принимает во внимание лишь значительность предмета и его численность, его интересует лишь успех, поэтому он несколько пренебрежительно относится к европейцу, который бережет копейку про черный день и «штопает свои носки вместо того, чтобы купить себе пару новых, и этим поддержать свою промышленность». (H. de Kerilis, Echo de Paris, 7 décembre 1928). Американский рабочий, получающий не менее 12 долларов в день, уже свысока смотрит на французского, зарабатывающего даже до 40 франков, ибо он совсем не в состоянии понять всего уклада европейской жизни, столь различной от его собственной, где, по словам журналиста Fr. Simonds’a, «царствует экономическое владычество» и «империализм доллара».

        Современный германский философ Кейзерлинг отмечает появление новой философии, очень распространенной и в Европе, провозгласившей «экономический принцип идеалом мысли» и признавшей его высшим благом. «Мы становимся все беднее духом, и эта скудость разрушает богатства нашей души», - говорит он дальше. Кажущаяся в Америке борьба классов, в сущности, сводится к борьбе за личные интересы. Зато Новый Свет имеет то преимущество перед Старым, что американец рассчитывает исключительно на свои собственные силы и никогда не предполагает, что кто-то другой должен о нем заботиться. Этот факт – полная противоположность традиционным идеям в Европе, где каждый пролетарий думает, что обязанность высших классов – поддерживать его существование.
        В Америке человек проходит тяжелую школу жизненной борьбы, и если уж она его не сломит, то он действительно становится крепким и эластичным, как сталь. Не способный же работать обречен на голодную смерть. Американец, как бы он ни был добр, благожелателен и услужлив, внутренне все же не считает себя обязанным помогать своему ближнему, исходя из того же принципа, что каждый работает только на самого себя. Может быть, именно потому американцы дальше всех от коммунизма, как и от всеобщей революции, которая делается почти невозможной в стране с таким разумным политическим устройством, как в Соединенных Штатах.

        Достаточно для этого бросить взгляд на положение, например, центра власти – Вашингтона, который, благодаря практичному уму англо-саксонца, совершенно изолирован от фабрично-заводского элемента; в его расположении нет ни одной фабрики, и население его составляют дипломаты, политики, отставные офицеры и прочая буржуазия. Все, что может повести к скоплению больших масс народа, здесь запрещено, вплоть до голосования. Характерно и то, что Вашингтон – единственный город в Америке, где отсутствуют небоскребы. Кроме того, и в каждом из 48 штатов Америки столица устроена вне больших городов (за исключением Массачусетса), так что для охраны губернаторских дворцов, палаты депутатов и сената достаточно нескольких жандармов, ибо везде власть находится вне досягаемости социальных давлений (Echo de Paris, 4 décembre 1928, Henri de Kerilis).

        В Америке не существует этого разнообразного количества партий, как в остальной Европе. Там всего лишь две главных политических партии – республиканская и демократическая, - программы которых, в сущности, очень близки друг к другу: каждая стремится к власти, имея в виду общее благосостояние страны и, главным образом, они расходятся во взглядах на «сухой» режим. В то время, как республиканская партия во главе со своим избранником Хувэром всецело стоит за него, демократы требуют некоторых поправок и послаблений в кодексе о спиртных напитках. H. de Kerilis говорит, что «обе партии, в сущности, есть ни что иное, как колоссальное предприятие для выборов, так как вне периодов выборов их деятельность сводится на нет». Зато во всех городах существует масса группировок, центральных организаций, синдикатов, трестов и лиг всевозможного характера – религиозного, торгового, профессионального и т.п. Все они действуют как самостоятельные партии, имеющие каждая свою идеологию.
Главная из них, составленная из огромных эмигрантских масс, демократическая организация Tammamy Hall и противоалкогольная Лига, под флагом республиканцев носящая название Anti-Saloon Ligue. В этой Лиге преобладающую роль играют женщины, как ярые противницы алкоголя. Как известно, в последнюю выборную кампанию они значительно способствовали избранию президентом Хувэра.

        Американская женщина завоевала себе совершенно самостоятельное положение в обществе, где она пользуется огромным влиянием, особенно как коллективная единица в виде женских клубов, лиг и прочих организаций. Для уже не существует домашнего очага; большая часть ее деятельности проходит на арене общественности, так как современные условия американской жизни, усовершенствования техники и комфорта позволили ей сложить с себя домашние обязанности матери, хозяйки и пр. без особого ущерба для дела. Дети, количество которых в семье сведено до минимума, воспитываются «сериями»; уют, творимый женскими руками в доме, заменяется машинным производством, а для того, чтобы не заниматься кухней, существуют рестораны, столовые, клубы и т.д.
        Американка сумела себя защитить в обществе, проведя в жизнь все законы, благоприятствующие ей, и в настоящее время она завоевала себе и все политические права. Таким образом, и здесь, как и во всех областях американской жизни, наблюдается стремление придать и женщине неопределенный характер и физиономию того же коллектива.

        Америка, обладающая бесконечными разнообразными равнинами наподобие наших, русских, всегда была по преимуществу страной земледельческой. Но в последние годы, особенно после войны, в ней происходит усиленная индустриализация Юга. Впрочем, и земледельчество само приобретает здесь характер той же промышленности. В то время как в Европе профессия земледельца считается благороднее всех других практических профессий, в то время как европеец, наследственный обладатель старинного поместья, или крестьянин, издавна владеющий своей землей, - чувствует себя в некотором роде обязанным земле-кормилице, а китаец черпает все свои моральные качества из сознания принадлежности своей к земле отцов, - американский земледелец ничем не отличается от обыкновенного делового человека. Земля не делает его ни лучше, ни возвышеннее, он смотрит на нее лишь как на средство обогащения, не любит ее, как наш крестьянин, да и не может ее любить, так как в ней не вырос, не сроднился с ней. Он работает здесь как случайный пришелец, которого в свою очередь придет сменить другой такой же пришелец, как и он. Зато американский земледелец умеет извлекать из земли наивысшую сумму ее производительности, применяя для этого самые усовершенствованные способы культуры в обширной эксплуатации своей земли. Таким образом, и в этой отрасли сказывается американский дух инициативы, ширина его взглядов и ясное сознание цели, к которой идут эти поверхностные, сухие, но сильные люди: все средства на пользу и извлечение своих выгод!

        По своей изумительно развивающейся, огромной промышленности, пожалуй, Германия более всех приближается к Америке и «между этими странами существует какое-то психологическое сродство, - как с некоторой тревогой замечает французский политик D. Wilden: - обе они стремятся к жестокой и могущественной материальной цивилизации, которой нам (французам) надо беречься, как хранителям прав старой гуманитарной цивилизации» (L’Amerique et l’Europe Dumont Wildeu. Revue Bleue, № 24 1926).

        Для завершения этого краткого очерка из американской жизни следует прибавить несколько слов о неграх. Многих европейцев в настоящее время беспокоит прилив цветных рас в центры их местожительства, так как он грозит разрушением векового их господства. Особенно это ярко выражается в Соединенных Штатах Америки, «быть может единственной стране, где расовая гордость осталась нетронутой, единственной, где еще безусловно верят в низшее происхождение и даже в неизгладимую недостойность цветных народов» (там же). Негры презираются аристократами белой расы, они бойкотируются в обществе и особенно преследуются тайной организацией могущественного Kuclux-Klan’a, охраняющего принципы пуританизма и чистоты американской расы. Но, несмотря на все это, негры, с такой быстротой заполонившие после войны весь Север, завоевали себе право резиденции в Нью-Йорке, в специальном негритянском квартале «Harlem», и понемногу даже вошли в моду не только в городах Нового Света, но и во многих столицах Старого. Слишком всем известно проникновение негритянских танцев во все слои европейского общества, того общества, которое кичится своим культурным и расовым превосходством, а на самом деле, перенимая так охотно у дикарей их безобразные танцы, доказывает свое приближение к животной степени их состояния. Ни один ресторан ныне не обходится без негритянского оркестра и артистов, насчитывают несколько талантов среди музыкантов и композиторов-негров, на рынке появляется уже специально негритянская литература. Пока негры в большинстве занимают лишь низшие ступени различных должностей, как то чистильщиков сапог, грузчиков, парикмахеров, швейцаров при лифтах, шоферов, проводников вагонов, булочников, поваров и пр. и пр., но и большое количество фермеров и плантаторов переселилось с Юга на Север, а также более предприимчивые и смелые негры приобретают здесь недвижимое имущество и стремятся проникнуть в средние круги буржуазии, заставив бледнолицую расу забыть об их происхождении.
        Негритянская проблема в Америке очень сложна и разрешится ли она постепенной ассимиляцией негров с белой расой, или же собственным неизбежным исчезновением – покажет нам только довольно отдаленное будущее.