Отрывок из книги "Влюбленная в Россию. По воспоминаниям Елены
Сергеевны Арбатской"

       «Габсбург» с русскими эмигрантами, где находилась и наша семья, отошел от Новороссийска. Две ночи и день шли до Босфора. Кормили нас в трюме английские власти - давали в сутки по куску сыра, наподобие голландского, несколько сухих галет и кипяток из машинного отделения. Света в трюме почти нет, беженцы разместились семьями на железном полу. Кто-то зажег свечи. Кругом баулы, сундуки, корзины, спящие и больные люди, многие с детьми. Вши плодятся с фантастической скоростью. В трюме - ужасы, интриги и ссоры. С каждым часом все больше росло сознание непоправимости и безумства свершившегося. Никто не знал, куда мы едем и зачем.

       Так запомнил это путешествие Олег. В светлое время дня он неотлучно торчал на палубе, наблюдал дельфинов и чувствовал себя 15-летним капитаном, ведь ему было в ту пору действительно 15 лет. Он вспоминал, что ночью, увидев в тумане огни маяков, все поняли, что подошли к Босфору. «Габсбург» встал на якорь на рейде перед входом в Босфор, поскольку до рассвета вход в него запрещен.

       Олег рассказывал, что утром, когда пароходу разрешили движение, его захватила романтика путешествия. Пошли незнакомые берега, крепостные стены, ожила древняя история, звенел чужой язык. Мелькали лодочки-скорлупки, тяжелые фелюги с почти черными потрепанными флагами, и так хотелось, чтобы это были пиратские флаги. Из тумана проступали только верхушки минаретов без основания, скрытых еще в серых разводах, мечети, скалистые берега, по склонам цветущие фруктовые деревья - и это в феврале! Никакого снега нет и в помине.

Константинополь. Открытка 1920-х гг.

       Пароход медленно входил в залив, сопровождаемый турецким лоцманом. За пароходом потянулись турецкие лодки с торговцами. Беженцы стали покупать фрукты и прочую снедь, спуская на ниточках к лодкам деньги. Затем встали на рейде в Стамбуле.

       Золотой рог был заполнен судами, в утренней дымке вырисовывались силуэты великолепных мечетей Айя Софии и Али. В город никого не пускали - ни на европейский, ни на азиатский берег. Так простояли весь день и всю ночь. Унизительна и неприятна была продолжительная стоянка нашего «Габсбурга» на рейде в Стамбуле, пока «великие мира сего» решали, в какую страну «сплавить» русских беженцев, хотя эта проблема, как предполагали некоторые пассажиры, была решена еще до отхода парохода из Новороссийска. Поползли слухи, что беженцев отправляют в Сербию. Тотчас же нашлись «специалисты» по истории и географии Сербии, которые вызвались читать лекции об этой балканской стране. У меня дома до сих пор хранится небольшая брошюра «Сербия», изданная в Москве в 1915 году. По ней пассажиры, а потом и другие эмигранты впервые знакомились с будущим местом своего обитания.

Обложка брошюры 1915 г., по которой пассажирам читали лекции на пароходе

       На следующее утро судьба беженцев еще не была определена, но, к счастью, пассажирам приказали пройти дезинфекцию. С этой целью «Габсбург» отправился на один из ближайших островов в Мраморном море, где в примитивной, но вполне эффективной бане люди смогли помыться и сменить белье, кишащее вшами.

       Вернувшись на рейд в Стамбуле, нам объявили, что нас согласен взять на первое время Александр - «король сербов, хорватов и словенцев». Значит, слухи имели основание! Стал известен и дальнейший маршрут: «Габсбург» должен пройти Дарданеллы, выйти в Эгейское море и высадить всех в Салониках, где у Королевства СХС есть «своя зона». Оттуда - поездом до Югославии, но конечный пункт путешествия по-прежнему неизвестен.

       Пассажиры восприняли известие от короля Александра как вполне логичное решение. Дело в том, что Александр сам когда-то учился в Петербурге в Пажеском Его Величества кадетском корпусе, который был на то время самым привилегированным учебным заведением для мальчиков в России. К тому же многие сербы помнили, сколько русских солдат и офицеров полегло в боях за освобождение славян от турецкого владычества. Русская освободительная миссия в 1870-х годах на Балканах вызвала у большинства местных жителей горячее чувство благодарности, и, несмотря на то, что жизнь простых балканских крестьян по-прежнему оставалась трудной и бедной, они впоследствии с пониманием относились к бедам русских беженцев.

       Наконец, пароход, пройдя Дарданеллы, вышел в Эгейское море. Прошли мимо затопленных немецких крейсеров «Гебен» и «Бреслау», от которых виднелись торчащие над водой мачты и трубы. Справа остался голый и неприветливый остров Лемнос, где потом будет трагически доживать свой век часть Добровольческой армии. Далее, справа по борту, на горизонте было видно основание огромной горы - Афонского пика, но верх его был скрыт дымкой. Капитан-итальянец сказал, указав на него: «Monte Santo» - «Святая гора»!

       Думал ли тогда Олег, что через 16 лет он поднимется на эту таинственную вершину как путешественник и исследователь-натуралист? После окончания Белградского университета он вместе с художником столичного театра Королевства СХС Жедринским отправился в путешествие на Афон, но попасть на вершину они смогли лишь после строгого «экзамена» по православной вере. Охраняющие порядок монахи остановили их еще по дороге на гору, спросили о намерениях и, выяснив, что перед ними русские, попросили перекреститься и прочесть молитву «Отче наш». Это друзья сдали на «отлично». А вот когда, усадив их на бровку дороги, попросили прочесть «Верую», у них дрогнуло сердце – в душе сами усомнились, смогут ли повторить длинную молитву, знакомую с детства, но редко повторяемую. Когда же и эта молитва была прочтена без запинки, то им позволили продолжить путь. Позднее, будучи уже советским гражданином, Олег обследовал и изучал и Тянь-Шань, и Памир, и Кавказ, а мой второй брат Игорь осваивал, как сотрудник Академии Наук ГДР, далекую пустыню Гоби. Но до этих приятных событий было еще ой как далеко! Теперь я понимаю, какой нужно было обладать волей и здоровьем, чтобы пережить годы эмиграции и возвратиться на Родину не только не сломленными, но еще более закаленными и уверенными в себе.

       Наш «Габсбург» миновал Дарданеллы, и Олег сразу заметил разительную перемену цвета морской воды: в Черном море она была серо-зеленая, а здесь оказалась сказочно ультрамариновой, темно-синей. Как мы позже узнали, такой она была в Адриатическом и Средиземном морях. И солнечный свет был несравнимо более ярким, чем у побережья Черного моря, в чем я и сама убедилась, сравнивая свет, изливавшийся на меня когда-то на Адриатике! Тот свет был настолько величественен, что невольно ставил человека на колени, и за его золотой завесой, как небесным куполом, на который нельзя было даже поднять глаза, не мудрено было допустить присутствия там самого Господа Бога.

       В Салониках окончился наш водный путь. В этом греческом порту у Королевства СХС была своя зона, и приветливые офицеры в сербской форме, разговаривая почти по-русски – на близком славянском сербском языке – встретили нас и помогли разместиться в смешном, почти игрушечном поезде. Каждое купе в вагонах 3 класса имело выходные двери прямо на перрон, в то время как купе между собой не сообщались!

Салоники. Рынок в районе старого города. Здесь окончился наш водный путь.
Открытка из семейного архива

       С любопытством глядя в окно вагона, мы удивлялись горам и ущельям Македонии, детвора восхищалась живописными долинами и туннелями. Так незаметно мы добрались до небольшого поселка, полудикого курорта в Южной Сербии – Враньска Банья, где нас расселили до начала курортного сезона в дачных домиках-бараках, и распорядители «державной» (государственной) комиссии выдали каждой семье на первое время очень маленькую, но спасительную сумму динаров.

       Хотя поселок стоял в горах среди дубовых лесов, где, казалось бы, после трюма парохода и из последних сил дымящего паровозика – дыши, не надышишься, мы в первые минуты чуть не задохнулись: таким серным духом был напоен воздух от непрерывно бьющих вверх и стекающих со скал, журчащих со всех сторон серных источников! К этому воздуху мы быстро привыкли, а вот пить эту воду было совсем невозможно, и ее набирали из горной, порожистой речки, пересекающей поселок прямо пополам, которая на удивление была без запаха. Местные жители показали нам, как за несколько минут в некоторых местных источниках варить вкрутую яйца – вода в них достигала температуры кипятка! Население поселка, как определил Олег через несколько часов пребывания в нем, состояло из сербов, полукочевых цыган с кибитками и кострами да греческих черепах, которые постоянно шуршали в кустах. А теперь вот добавились еще и «экзотические» русские.

Враньска Банья и «порожистая речка». 1920-е гг.

Олег Гребенщиков. Цыгане во Враньской Банье. Эскиз. Без даты

       Первое богослужение вне России состоялось в занятой русскими старой сербской православной часовне уже через несколько дней после приезда в поселок. Характер богослужений, если не прислушиваться к словам молитв, больше походил на панихиду, чем на благодарственный молебен о добром окончании путешествия, из-за взметнувшейся волны рыданий почти поголовно всех присутствующих прихожан, полностью осознавших, что они на чужбине.

       Затем наступила Пасха. Часовня была маленькая, целая толпа беженцев с восковыми свечами в ней не помещалась, и люди располагались на склонах горы, в дубовом лесу. Летали потревоженные летучие мыши. Все бодро пели «Христос воскресе», христосовались, надеялись на скорое возвращение в Россию!

Враньска Банья. Православная церковь, которую в 1920-х годах использовали
для службы русские эмигранты. Открытка 1910-х гг.

       В организации церкви и службы и даже церковного хорового пения деятельное участие, как и позже, в других сербских городах, где были русские беженцы, принял приехавший тем же транспортом, что и мы, бывший председатель Государственной Думы М.В.Родзянко.

       Наше пребывание в Сербии началось, насколько мне удалось выяснить из семейных материалов, с марта 1920 года. Прожили мы во Враньской Банье, по-видимому, около месяца. Потом целый эшелон (товарный поезд) был с первой группой отправлен в Белград. Долго стояли на станции Чуприя у самой реки Моравы. Один молодой человек пошел купаться и утонул в водовороте. Семья поехала дальше - найти тело не удалось!

Враньска Банья. Вид на православную церковь. 1920-е гг.

Город Чуприя, где стоял наш эшелон с беженцами по пути в Белград
в 1920 г. Улица Св. Савы. Открытка 1930-х гг.

       Прибыли в Белград в товарных вагонах. Города со станции почти не видели, день стояли, затем эшелон переместили через реку Саву в предместье Белграда - город Земун на высоком берегу Дуная. Напротив Земуна - Дунайская болотистая пойма. Родители сняли комнаты у местных немцев - швабов - на улице Прегревице в доме № 44, над самым высоким обрывом у Дуная. Фамилия немца Хек. Пыльная деревенская улица. За домом - огород наших хозяев, кончающийся обрывом с видом на мутный, желто-коричневый Дунай и пойму на той стороне. Олег, спустя много лет, подарил мне свой акварельный набросок поля, начинавшегося за огородом нашего дома. Брат уже тогда проявил себя как художник и впоследствии написал немало картин, в том числе и маслом, по следам своих многочисленных путешествий.

О.Гребенщиков. Земун. Вид на поле перед Дунаем. 1922 г.

       Итак, что же представляла собой страна, в которой мы очутились не по нашей воле? Прошло всего два года со времени окончания первой мировой войны. Шесть долгих лет, с 1912 по 1918 год на территории южных славян шла война. Экономика балканских стран, и без того неразвитая и отсталая, была окончательно подорвана. Мирная история для этого региона возобновилась только 1 декабря 1918 года, когда принц-регент Александр Карагеоргиевич от имени короля Петра провозгласил в Белграде создание Королевства сербов, хорватов и словенцев (Королевства СХС). Это было новое государство, не существовавшее ранее на карте. Из 11 миллионов человек 39% населения составляли сербы, потому они не только стали господствующей нацией со всеми вытекающими последствиями (сербская буржуазия занимала практически все руководящие посты), но и главными друзьями русских «избеглица», как называли сербы беженцев. В 1929 году Королевство СХС переименовали в Югославию. Мы, русские, и я в том числе, всегда говорили «Югославия», «Сербия», «Королевство СХС», подразумевая, что это одно и то же, или почти одно и то же. Под словом «Сербия» русский человек обычно понимает и государство, и территорию, и сербскую нацию, и даже душу нации, хотя Королевство населяли и другие народы.

       Я до сих пор удивляюсь, как удалось молодому Александру объединить народы со столь разной, непохожей культурой и религией? Самую большую территорию занимала Сербия - славянская страна с православным населением. Православие в основном исповедовали также черногорцы и македонцы. На западе, в горной местности, население Боснии и Герцеговины было преимущественно мусульманским. Северные территории, где жили хорваты и словенцы, долгое время находились под властью Австро-Венгрии, и здесь распространились католичество и немецкая культура, хотя основная масса хорватов-крестьян была славянского происхождения. А еще в Югославии жили албанцы, турки, итальянцы, румыны, венгры, немцы. В общем, полный винегрет…

Типичный босниец-нищий (просjяк). Открытка 1930-х гг.

       Примерно половина населения вновь образованного государства была безграмотна. Крестьяне зачастую не умели ни читать, ни писать. И это притом, что сельское население составляло 80%! Практически на наших глазах (я прожила здесь 22 года, а Олег с мамой еще больше) страна поднималась из руин. Мы долгие годы общались в среде сербов, и я уверенно могу говорить только о сербах. В 1920-е, и даже отчасти в 1930-е годы сербы в основном жили просто и бедно, но к русским всегда относились с большой симпатией. Редко кто из сербов имел такой дом, где имелись лишние квадратные метры. Поэтому приходилось идти на поклон к немцам - дунайским швабам. Именно у такого хозяина в Земуне мы и сняли комнаты.

       На фоне общей бедности местного населения мы, русские беженцы, почти не выделялись. Родители мои не скопили средств, у нас никогда не было своего имения или другой собственности, а жалованья офицера Генштаба, которое получал папа, вполне хватало для прежней, дореволюционной жизни. Конечно, более обеспеченные русские эмигранты, сумевшие вывезти какие-либо ценности, обычно в Сербии не задерживались - они ехали дальше, в Берлин, Париж, Ниццу. Для нашей семьи уже и Белграда было так много, что мы еле-еле сводили концы с концами.