Проза

ТЕТРАДЬ ПЯТАЯ

       Сменяемость и повторяемость закручивают во все новые пределы, опоясываюсь пройденным и лезу вверх, опоясываясь снова и снова. Закон повтора музыкальной темы работает с непорочной уверенностью в том, что опора не подведет, ежели проверена не единожды.
       Так мои восторженные вскрики по поводу радостного понимания жизни утверждают движение вверх, повторяясь снова и снова в разных выражениях. Эмоционально это выглядит, правда, не очень умно, эдаким присвистом дурачка, удивленного пением жизни.
Глубинно же – состояния всегда разные, и выхватить одинаковость невозможно.

       Вращение по имени жизнь. Саваоф видел, но не сказал, что так будет. Высшую школу позитива проходит моё alter ego, тяжело даются растяжки. На одной харизме далеко не уедешь. Статус нового исчезает, едва соткавшись. Спи, мой прошлогодний снег, не тревожь сегодняшнее. Песок на зубах.

ТЕТРАДЬ ЧЕТВЕРТАЯ

        Вот-вот прозвенит звонок на перемену. Последняя минута урока. Учителя диктуют домашние задания, выставляют оценки в журналы и дневники. Двери классов еще закрыты, но школьный коридор уже дрожит в предчувствии вселенской свалки и гомона. Вот-вот раскроются двери, из всех комнат вылетят со свистом и гиканьем законы, события, народы и эпохи. Поднимут пыль вечности, взбудоражат пространство, и сам оглушенный Хаос будет просить пощады и тишины.
       Давай с тобой усядемся на подоконнике и посмотрим вдоль пустого коридора. У нас еще есть несколько секунд.

ТЕТРАДЬ ТРЕТЬЯ

*         В то утро нас завалило спелым снегом. Сначала это раздражало, - даже не выйти из дому. Все загодя намеченное рухнуло, оказалось лишним в глыбе дня…
        К вечеру скульптура была готова. Мы назвали ее «Снежность».

ТЕТРАДЬ ВТОРАЯ

        Ранним воскресным утром из своего дома никем не замеченная вышла Вещь. Без цвета и запаха, без формы и облика, шла она по пустынному городу с одной лишь целью – отыскать свою суть. Где ее искать, она и понятия не имела, но без сути Вещи никак нельзя, без сути она и не Вещь вовсе, а так, хлам завалящий.
        Эта проблема толкала ее вперед, навстречу приключениям и опасностям. Может, и не опасностям, но неприятности были бы неминуемы, если бы не человек с усталыми внимательными глазами…
        Он стоял посреди улицы, глядя на Вещь в упор. Машины проезжали сквозь него, другие люди его не видели. Ветер времени развевал полы его пальто и шевелил волосы. Вещь, замедляя движение, все ближе подходила к человеку. Еще шаг, еще, еще. Внезапно горячее человеческое дыхание коснулось ее, обожгло, высветило. Часть своей души человек вдохнул в Вещь, и это стало ее сутью.
        Неожиданно какой-то прохожий пнул Вещь ногой, затем Вещь подхватила девушка и положила к себе в сумочку. Последнее, что видела Вещь, это глаза Мастера, провожающие ее в жизнь.

- Т Е Т Р А Д И     А В Р О Р Ы -

        Душа моя – Аврора, плясунья утренней зари. Смеется, светом бросается, а руки протянешь – вывернется, отбежит в сторону и снова заигрывает. Иногда успеваю зарисовать в тетради ее танец, и тогда тетрадь превращается то в птицу, то в дорогу, то в огонь.
        Но стоит лишь солнцу распахнуть золотые ресницы, Аврора прячется и неведомо где засыпает. Спит весь день и всю ночь, и снюсь ей я, как иду на работу, толкаюсь в троллейбусе, решаю всякие вопросы с близкими и не очень, ругаюсь, ем, думаю и читаю… . А на рассвете все повторяется сначала.
        Друг мой, а твоя душа кто?

   2.01.
       Отрезанная от заката, Ялта отражает себя в воспоминаниях уехавших. Сама же, измордованная инвесторами, медитирует на воду и мурлычет тоскливый распев муэдзина под перезвон колокольный. Бах невидим. Орган спрятан во чреве Пушкинской аллеи, чтобы не разбудить хаос.

   16.01.
       Зашел бомжеватого вида кактусист, разговорились. Посетовал на разруху в кактусовой оранжерее Никитского сада. Таким одиночеством веет от человека! Негде душе выговориться. Вышел на улицу, выпил боли, заел печалью и назад – в подземелье свое тряпочное. Кто же мы? Прыгаем на золотом батуте, кульбиты разучиваем, а небо в другой стороне…

       В то утро бомжу Федору не спалось. Он жил на кладбище в старом разворованном склепе вместе с другими бомжами. Выйдя на солнечный свет, он достал из-под укромного камня пузырек «Красной Шапочки», где оставалось несколько капель и, разведя водой, выпил. Затем поплелся на свой участок кладбища за трофеями. Участок ему достался при дележе, надо сказать, не самый лучший. Точнее, совсем плохой. Это была старая часть кладбища, где царила полная разруха и неухоженность, а деревья выросли так, что место походило на лес. Сюда месяцами не то что человек, даже солнце не заглядывало. Зато летом, в жару, это был санаторий.

        Карась Сашка жил в аквариуме. Жизнь текла размеренно и сытно. По утрам он делал зарядку, нарезая круги по периметру своей планеты, потом обычно сыпалась небесная манна, которую он с удовольствием поглощал, причмокивая и прислушиваясь к процессу пищеварения. Наевшись, он отправлялся в бесконечное путешествие, надеясь отыскать белые пятна своего мира, где непременно он сделал бы великие открытия. Однако тщеславию Сашки не суждено было реализоваться: кроме него на планете никого не было, поэтому воображаемое почитание его заслуг легко перетекало в печаль, а затем нередко и в депрессию.

        Проснувшись, пенсионер Николай Петрович лежал на диване и думал о судьбах страны. Вдруг он увидел на потолке паука. Паук мирно шел себе по своим паучьим делам и никого не трогал. Но Николая Петровича это спокойствие возмутило до глубины души.

      Слово рыскало по Вселенной. Куда ни приткнется – везде чужое. Как та пылинка, помнишь? Малюсенькое слово, всего одна буква, а тоже живое существо, - тепла требует, ласки.
      Однажды, вконец измучившись, придумалось слову стать центром всего. Пусть, - думает, - все вокруг меня вращается, тогда и мне блукать не надо.

      Рядовой Иван Стынга охранял сверхсекретный объект. Стоял-стоял, а потом подумал: «А на хрена мне все это надо?». Бросил автомат и пошел домой. «С того дня, - будут утверждать учебники истории, - было навсегда покончено с войнами на Земле». Но Иван, вспомнив про трибунал, через пять минут вернулся, забрал автомат и отдал свой долг Родине до конца. Правда, в учебнике об этом умолчат.

      Первые минуты убеждают, что Таиланд – это сауна. Круглосуточная, круглогодичная. Кондиционеры, поэтому, везде, а любовь тайцев к ним – на грани исступления. После самолета задохнулся от жары, а в автобусе замерз: плюс десять градусов. Водитель только радуется, - хорошо! Присмотрелся, а на ногах у него – мешочки со льдом. Слава Богу, свитер недалеко.