СИАМ – JAZZ

      Первые минуты убеждают, что Таиланд – это сауна. Круглосуточная, круглогодичная. Кондиционеры, поэтому, везде, а любовь тайцев к ним – на грани исступления. После самолета задохнулся от жары, а в автобусе замерз: плюс десять градусов. Водитель только радуется, - хорошо! Присмотрелся, а на ногах у него – мешочки со льдом. Слава Богу, свитер недалеко.

      Поселение в отель. Потупленный взор, сладчайший голос райской птицы, учтивость в каждом жесте. Так тайка говорит по телефону. Трубка для нее – храмовая палочка, посредник между ее душой и душой на другом конце провода. Европейский мужик млеет, так она податлива и мягка.

      Вечером отлив. Растерянные морские звезды кажутся инопланетными, а мы – одни во Вселенной.
      Вдруг – рисунок в форме сердца, внутри него – «Tale og Thea». Чужая тайна на песке. За ней еще десяток знаков и подмигиваний. Романтики!

      «Ту ха» – это двести, «вайт ха» – белый дом. Какое удовольствие жить без окончаний слов, без окончания жизни.
Все западное, посаженное в таиландскую землю, либо засыхает, либо принимает форму бонсаев.

      Орхидеи. Они везде: на шеях, в волосах, на автомобилях, в кокосовом супе, на зданиях. Гирлянды. Горы орхидей на рынке.
      Орхидей боятся злые духи. Дендробиумы и фаленопсисы никого не удивляют. Каттлеи и Ванды встречаются реже, только в богатых кварталах.
      Самая красивая орхидея сегодня – жена.

      Запахи очеловечивают падших ангелов. Контрастность рассчитана на самых буйных, а колеблющимся – полутона.
      Мы с тобой стоим в стороне и рассуждаем об обонянии, не замечая собственного насморка.

      Вдоль Тихого океана, в тени кокосов, аборигены разложили снедь, - зазывают, ласковые. Под пальмами легче прожить

      Ступаю по ступеням ступы. Кирпич к кирпичу. Солнце к солнцу. Баньяны плывут внизу.
      Первый пролет. Дальше – две дороги, но вершина одна. Жарко.

      Фрукты. Розовая граната с двадцатью ушами, спелые бомбочки с неотмывающимися чернилами, коричневый виноград в ореховой скорлупе, яблоко, похожее на грушу…
      Действительно, другая планета.

      Наизусть сомневаться в обыденном дне это синее небо научит. Постепенно из речи выпаривается вода лишнего, из тела – чужое, из головы – суетное. Включил в номере телевизор, а там синтетика, значит изменяюсь.
      Принюхиваюсь к Таиланду, как парень к руке девушки. Хороший обычай. Говорят, такое ухаживание в виде обнюхивания может длиться год, прежде чем свершится первый поцелуй. С Прагой было по-мужски, сразу взасос, а здесь осторожничаю, влюбляюсь медленно.
      Собственно, замедленность в тропиках оправдана. Слоны, змеи, люди, крокодилы, - никто не спешит.

      Не пойму языка. Пять тонов, пять значений одного слова осилить разве что Моцарту.

      Не прикасайся к голове, не трогай короля, не показывай ногой на кого-либо. Три священных правила.

      Мир духов расширен до бытовых мелочей. Кокос – кормилец, и дом крестьянина не может быть выше того, кто тебя кормит.
      У входа в жилище - домик для духов, иногда – два или три, похожи на игрушечные храмы. Внутри фигурки индуистских богов, часть праха предков. Остальное развеивается над водой, вмуровывается в ступу. Такие домики есть даже у банков и посольств.
      Свечи, благовония, цветочные гирлянды из шафрана и жасмина, любимые вещи предков, свежие фрукты и вода, а порой и кока-кола, сигареты, кусок курицы. Духи любят, когда их ублажают, задабривают, каждое утро угощения меняют на свежие. Забвение не прощается, особенно духами территории.
      Не дай вам Бог стащить что-нибудь из домика! За одну сигарету «руссо туристо» был оштрафован на 3000 бат (примерно 90 долларов). Буддизм – дело нешуточное.

      В Таиланде нет осени. Поэтому нет Пушкиных, Митяевых, Кандинских. Смерть – праздник. Туриста сбила машина, насмерть. Жена плачет, а местные подходят и улыбаются, поздравляют. Вход на небо здесь виден отовсюду.
      Приближение смерти опрокидывает воспоминание о ней, но проясняет память о себе. Разглядывание смерти ускоряет ее приближение. Выворачивание смерти наизнанку утончает жизнь до размеров эпизода, а затем кадра. Так работает Фотограф.
      Какое место займет мой снимок на биеналле вселенной?

      Замедленность и снова замедленность. Пищик слоненка умилителен, выражение глаз его чудотворно. Лемур знает.
      Восток отдирает струпья хард-рока с христианина, берет за руку и гладит, гладит, никуда не ведя, никуда не приглашая. Только улыбка. Часто извиняющаяся за непонимание.

      Бездетные идут к фаллосу Шивы за помощью. На территории Ват Бо (Храм Возлежащего Будды) это наследие брахманизма совершенно черного цвета. Помогает. Наши туристки так и вьются.
      По слухам, на островах, в гротах, есть целые леса фаллосов, и каждый из них не обделен подношениями. Может, человечество ещё живо и продолжается благодаря этой неистребимой вере, а не всяческим ухищрениям в виде материнской денежной помощи?

      Четыре условия, и ты одной ногой в четверге: вегетарианство, отказ от азартных игр, отказ от одурманивающих средств, отказ от секса. Говорят, четыре добродетели они рождают.

      Каждый мужчина должен провести минимум три месяца в монастыре. Эдакая буддийская повинность. Никто не заставляет, но попробуй не исполнить!

      Не утруждаясь излишним мудрствованием, сложит тайка мудру из двух ладоней и прошепчет сокровенное. Но сначала омоет и переоденет тело Будды в храме. Иногда звякнет колокол, иногда затрещат палочки в стакане, - так загадываются желания. Мне выпал номер 24, а ячеек всего 21. Соображай, значит.

      Входя в храм, взвесь свои желания. Иди к Будде своего дня недели. Не помнящие день рождения идут к субботнему. Красные палочки – для Будды, синие и зеленые – для духов, желтые – для богов. Не перепутай, Кутузов!
      Уходя, взвесь пустоту в себе.

      Юбилей у тайца в 24 года, 48, 60, 72. Пожелаю себе выстроить свой домик для духов в сердце. Красным отпугну злых, белым призову добрых, но юбилеи свои не я определяю, - зеркала. Круглые зеркала назначают круглые даты, квадратные – некруглые. Даты отлетают листьями, а в Таиланде осени нет.

      К белым людям тайцы относятся, как к сиамским кобрам. Если погладить сиамскую кобру, к рукам будут липнуть деньги. Из кобр делают кошельки, кусочек кожи жители зачастую носят с собой. Появление белых туристов, видимо, спасло не одну кобру.
Мой белый цвет кожи возбуждает тайцев, в своем - не белом – самоуничижаются. Погладь меня, тайка, будет тебе богатство, а мне – удовольствие от твоих радостных глаз.

      Золотая страна. Водой из твоих выжатых волос я тушу пожар желаний. Море велико, да огонь еще больше. Махнул рукой на результат и двинулся вдоль кромки прибоя.
      В воздухе соткались четверо юношей с гитарой. Сидя на песке, разучивают песню очередного кумира эстрады. А ну-ка, вжарим нашу «Катюшу»! Смеются, не слышали, но счастливы. Коли всё равно непонятно, спел джаз-бард. Тайский рок? Извините, не знаком. На том и распрощались.

      Темнеет в семь. Всегда. Ничего не изменяется. Близость экватора делает свое дело: монотонность.

      День недели можно не знать, важно знать цвет. Желтый – это понедельник, а в понедельник родился король Рама IX. Поэтому почти все население одето в желтое в знак уважения к королю. В пятницу большинство жителей в голубых футболках, на спине надпись «Я люблю маму». Пятница – день рождения королевы.
                  Понедельник – желтый.
                  Вторник – розовый.
                  Среда – зеленый.
                  Четверг – оранжевый, коричневый.
                        Пятница – голубой.
                  Суббота – фиолетовый, черный.
                  Воскресенье – красный.
      Сегодня в Паттайе вывешены фиолетовые флаги по случаю приезда принцессы Сириндон. Родилась она в субботу.
      Кстати, день рождения Рамы IX – это День рождения Отца. Так записано в календаре.

      Полубоги (по преданию - тридцать три миллиона) следят за почками, ртами, судьбами, детьми, здоровьем, благополучием. О чем беспокоится, если опекунство неисчислимо?

      Реанимировано сердце европейца в Таиланде. Бывавший здесь это чувствовал. Но поезд идет дальше, стоянка краткосрочна. Интересно, как быстро убежит Таиланд из памяти?

      Забрел на ананасовую плантацию. Чуждо. Странно. На обочине дороги манговое дерево с несколькими плодами. Пыль лежит, не вспорхнет. В провинции Канчанабури нет ветра. Бирма рядом, и ветер научился умирать. Видимость – не более километра, негде уместиться зависти к чужому.

      Дети деревенские, мастера слоновьих игрищ, восхищенно провожают наш двухэтажный автобус. Машина – лицо достатка, а наш автобус – шедевр граффити.
Дорогая машина – это красиво.

      Пять тонн слоновьей массы, а такая чувствительность ступней!

      На самой вершине горы живет луна, всегда вёдро. Только три месяца проливается небо, да и то ночью.

      Никакой назойливости. Услуги предлагаются на расстоянии, за рукав не дергают. А уж как радуются, если купишь что-нибудь или просто поздороваешься. Сфотографироваться? – Пожалуйста. Улыбнуться? – Нет проблем.
      Израненный непосредственностью, иду в отель и думаю: два мира, два непохожих способа жизни, а планета одна. А ведь есть ещё исламский мир, иудейский… . Слезы наворачиваются.

      Собаки бездомны. Собака и бездомность – синонимы по образу жизни. Верх свободы, пример человеку.

      Рядом с каменным Буддой, вросшем в дерево, забавляются несколько щенят. Возможно, тайцы правы, и это бывшие люди. Паломники их голодными не оставят: кому хочется стать собакой?

      Самое верное средство от узколобости – путешествовать. Постепенно расширяющийся мир превращает меня в гражданина планеты.
      Зачем тайцу за границу? Если весь мир едет в Таиланд, значит лучше страны нет.

      Можно ли стать открытым? Тайцы такие вежливые и отзывчивые, что ливень их «здравствуйте» и «спасибо» обезоруживает. Становится стыдно за собственные глупости, привычные недоверчивость, подозрительность, взращенные на ниве русского нигилизма.

      Случай с тайским боксером. Заработал кучу денег, а истратил их на перемену пола. Быть женщиной – это красиво.

      «Тук-тук» - разновидность местного такси, легковая машина с грузовым отсеком для перевозки людей. «Тук-туковец» - слово услышал от русских туристов. В Бангкоке «тук-. тук» отличается от паттайского. Это трехколесное моторное средство на три пассажира, китайцев вмещается 8 человек.

      Почему это я посчитал важным, не знаю. «Из Таиланда запрещено вывозить статуэтки Будды». Мне лично Будда не нужен, но обидно.
      «Тай» в переводе - свободный человек. Таиланд – «страна свободных людей». Что ж, похоже. Видимо, на статуэтки эта свобода не распространяется.

      В тени скульптуры Лао-Цзы, на ступенях храма церемоний хорошо думается о несовершенстве ума.
      После аллеи бонсаев и люди кажутся карликами. До противоположной стены 10 метров, но вряд ли это будет движением вперед.
      Жду группу, затерявшуюся в саду фресок. Там, у стены жизнеописаний Будды человеку любопытствующему нет места. Поэтому все рядом, все – ниже: китайцы, русские, французы, португальцы.
      Рядом со мной на ступенях – молодая пара, на незнакомом наречии обсуждают что-то явно не буддийское. Под ногами у юноши камешек. Буду уходить, думаю, возьму с собой на память.
      Забыл взять. Значит, он – не краеугольный.

      На тиковом диване чувствуешь себя повелителем корней, в тиковом кресле – дворцовым вельможей. Удивительное дерево, благое. Несмотря на высокую влажность, не гниет, дом из тика живет 150 лет, не рассыхаясь.
      Трудолюбие мебельщиков рождает шедевры дизайна, а тончайшая резьба на картинах шокирует. Под шатким навесом сидят резчики, работают и не знают своей гениальности. Не оставь, небо, вдохновенных!

      С поверхности воды жизнь – это дробные числа. В числителях быт, в знаменателе путь. Разве что дети ломают ряд, целыми движутся.
      Чтобы выискать тождество, плыву по каналам Бангкока. Здесь тебе и чад, и высь, и смысл. Сваи делят жизнь на весну и зиму, умножаются летом. Бугенвиллеи бросаются в глаза красными фонариками, вера прячется за ними, как неизвестное х или у. Уравнение решать мне. А тайцам это незачем, помыл посуду в реке и жди дождя.
      С поверхности воды танец монастырей видится рельефнее. Лачужная массовка жмется к изогнутым пальцам крыш, к золотому шитью. Но монашество – мужская привилегия.
      Монахи. Читающий книгу, подметающий листья, говорящий по мобильному телефону, смотрящий на реку, повязывающий веревочки. Мало придти, важно не выйти.
      Тайцы фотографируют белых, то есть нас. Нас в лодке шестеро, по берегам – 12 миллионов, в небе – птица Гаруда. Хочется верить, что мы хоть кому-то принесем удачу.
Сидя в плавающем зверинце.
      Неистребима вера в благочестие. Просто и ясно. Покорми собаку, отпусти птицу, сходи в храм.
      С поверхности воды я сам себе вижусь кем угодно, только не тем человеком, которым я был.

      По джунглям зеленая песня жизни, горячий воздух плотнее песка. Это вначале, до приключения.
      Когда же мы оказались на слоне, а погонщик сочинил нам короны, джунгли преобразились. Покачиваясь, мы стали замечать плоды человека и старания Будды.
      Неся белокожих ерников, элефанты шли гуськом, нимало не смущаясь неразумности туристов, - привыкли.

      В храме Изумрудного Будды прохлада намолена. Тела вповалку: из пекла – в рай. Еле нашел место под стенкой.
      Монах закрывается веером от фотокамер, его песня покрывает отупевшее от впечатлений и жары стадо. Каждый нечистую пару оставил за порогом, но все ли вошли с правой ноги?
      Европеец золото прилепит, благовония дыханием затушит и все испортит. Не суетись, жена, будешь и ты со всеми там.
      Бом! Не пугайся, это всего лишь желание звонит.
      Надо идти. Прощай, брат.

      Здесь дружат змеи земли и обезьяны неба. Игры в человечков забавны для сидящего на лотосе. Он дарует какофонию головам, не напрягаясь. Он – не игрок, он – наблюдатель. Поветрие считается обязательным, и выдержка здесь – пароль вечного вращения.
      Какому цветку еще скажешь: «помоги»? Чисто и волнительно перед расцветанием, особенно по ночам. Лотос это знает.
      Заимствованные сюжеты растекаются из лепестков гангами и меконгами, утоляют и затапливают. Поэтому и сваи, поэтому и улыбки. Меченые цветением.

      Здравствуй, Ганеша! Так вот ты какой, оказывается! Не мне ли ты свой правый бивень перепоручил? В моем имени нет слога «га», и бумажные листья не так долговечны, как пальмовые, поэтому всмотрись пристальней, нет ли ошибки.
      Знаешь, когда я был будильником, всегда тешил себя мыслью, что возвращаясь в исходную точку на циферблате, тем не менее, двигаюсь вперед. Поэтому, пространство представлялось спиралью, а я – вечным путником.
      Когда же я стал пространством, а точнее, жилым домом, то понял, что время – всего лишь зеркало, в котором я, отражаясь, никуда не перемещаюсь.
      Теперь я – человек, а будильник и дом вместились в меня. Значит, есть что-то такое, что больше времени и пространства. Быть может, слово?
      «Вначале было Слово». Двигаясь к началу себя, есть ощущение, что отсутствие смысла удлиняет жизнь, отсутствие слов удлиняет речь. Что же удлиняет жизнь слова, если не пустота?
      Что ты, Ганеша, скажешь на это?

      Знал ли Ашока, что он – дерево? Узкие пальцы-листья теснят друг друга, перекликаются, проживают себя братьями. Мало того, что чувственны, еще и вестники. Кто посмеет обидеть?
      Тень – это след, это творчество. Завидная участь быть царем тени. Пока ты даешь, ты жив. Пока ты умиротворяешь, ты – царь. От Ашоки покой струится, всем уставшим помилование.
      Издалека похоже на ель. Графика вещи часто и есть ее смысл. Елей источает.

      Что исходили ноги, то и записано на них: на ступнях – прошлое, на ладонях – будущее, между ними, в сердце, – настоящее.
      Мерить время жизнями, а не минутами, - свойство большого сердца. Настолько большого, что не вмещается в него понятие Единого Бога, нет его в Таиланде. Все объясняет Путь.
      А идолы – везде идолы, и в Пути встреча с ними – обычное дело. Здесь – Будда, хотя он сам этого не хотел.

      В искренности невидимого не сомневаюсь, доверяю без остатка. При переводе с небесного на земной утрачивается смысловая полифония. Как тут не разрыдаться? Что-то ухватил, что-то осталось непонятым.
      Дурное постоянство: либо неузнаваемость придавит, либо непонимание подрежет.

                  В пещерах ватных
                  неискушенные дети
                  вырастают до неба.
                  Быть добрым – быть.
                  Благочестие обезоружить
                  невозможно, даже
                  полуденный зной
                  становится на колени.

      В парке Нонг-Нуч каждый вечер в небо запускаются фонарики. Древесные лягушки трещат, что наши кузнечики. Мы гуляем в тропических зарослях, задыхаясь от изумления: 360 гектаров наших комнатных растений! И все в горшках. Закопаны в землю. Но какой дизайн!
      Тут тебе и Версаль, и средиземноморская вилла, и русский огород, и мексиканский сад. Десятки проектов и стилей в азиатском понимании организации пространства. Уму
непостижимо. На закуску – фольклорное представление и катание на слонах. Добили. Я перегружен впечатлениями.
      Уходя, оглядываюсь на очередной домик у входа в парк. «Кто-кто в теремочке живет, кто-кто в невысоком живет? – Я – дух парка, а ты кто?». А я кто? Теперь уже и сам не знаю.

      Непостижимая разница в мироощущениях. Давка и свалка против тишины и уклончивости. Над полем непонимания шелестит женщина-птица Кенари. Эта легенда об улетевшей жене помогает отодвинуть ладонью звуки инородные от тропы девственной, нехоженой.
      Женское здесь летуче, а потому – выше. Парящие над своими недоразвитыми половинками обычно одиноки, но терпеливы. Иной круг тишины и уклончивости против давки и свалки. Впрочем, не против, а над.

      Пятеро крепких молодцов ритмично бьют в барабаны и тарелки, создавая невероятный гром. Безостановочно. Бах! Дзинь! Бах! Красный дракон извивается в универмаге в окружении тысячи зевак. Бах! Дзинь! Морда въехала в бутик с парфюмерией, хвост дразнит тайной невидимого. Минута, другая, пятая. Наконец, выполз. Бах! Дзинь! В другой бутик.
      С потолка десантируются поросята, пушистые зверушки кокетливо позируют перед фотографами, китаянки в красном предлагают апельсины. Бах! Дзинь! Только бы успеть засунуть деньги в пасть. Есть! Теперь весь год будет счастье.
      Новый год, черт возьми, хоть и китайский. Бах! Дзинь! С новым годом вас, дорогие китайские товарищи!

      Будь я тайцем, я бы поступал как все:
[list]
[*]посещал 9 главных храмов в течение года;
[*]ежедневно задабривал духов у своего дома самыми вкусными фруктами и дорогими сигаретами;
[*]на тайский новый год, в апреле, обливал водой и обсыпал пудрой прохожих;
[*]почитал короля Раму IX и верил, что двенадцать белых слонов могут быть только в самой счастливой и могущественной стране;
[*]провел три обязательных месяца в монастыре;
[*]каждое утро подавал монахам, искупающим своим отречением мою привязанность к земному;
[*] верил, что каждый монах – это будущий Будда;
[/list]
      Будь я тайцем, мечтал бы стать тайкой.

      Операция по перемене пола стоит от пяти до тридцати тысяч долларов. Полный курс –
до десяти операций. Из взрослого мужчины сделать женщину почти невозможно, поэтому всё начинается в 12-13 лет с приема гормональных препаратов. Инициатива обычно исходит от родителей, цель – коммерция. Женщине легче заработать, а значит, прокормить родителей и еще полдеревни. Говорят, одной из них поставили памятник в глухой провинции, поскольку спасла всю деревню от голодной смерти.
      Транссексуалы живут недолго, организм вырабатывает мужские гормоны, а человек принимает женские. Многие кончают психбольницей. Еще страшнее, если не хватило денег на полный курс операций. Как правило, эти чудовища прячутся ночью в тени деревьев и ждут совершенно пьяных клиентов. Говорят, жуткое зрелище.

      «Будда родился в Таиланде». Спорить бесполезно, всё равно никто не поверит. Есть, конечно, и продвинутые, но они хранят солидарность.

[center][b] Часть вторая[/b][/center]

      Белый слон похож на полную луну, что высвечивает феерию человеческих крайностей. Отрешенность и жестокость ходят рядом. Подтверждением тому – история королевских белых слонов. То, что объявлено священным, кроваво.
      В древности за обладание этими милыми игрушками люди крошили друг друга. Победитель разорялся, поскольку содержание их – чудовищное мотовство. Белый слон – принц крови, член императорской семьи. Так считается по сей день.
      Забавно. Тем более, что белого слона не существует. Так, отдельные посветления в интимных местах. Зато легенда о караване идущих слонов по небу мне кажется интереснее млечного пути.
      Каждый принц крови живет в собственном дворце и питается только очищенными бананами и только с серебряных подносов. Вокруг него – немыслимое воинство слуг. По большому счету мы все – слуги слонов, а жизнь наша – не более чем чистка бананов.

      Видимость затруднена. Эта далекая дымка выносит меня из моей неуязвимости в земли племени монов, где мутные воды реки Квай качают плот у двух водопадов.
      Визги и крики белокожих под теплыми струями забавляют хозяев. Представляю, что было бы, если тайцев окунуть в прорубь зимой у нас.
      В часе езды от этого места естественные радоновые ванны. Отдельное место священно, исключительно для монахов. Опять священность. Нам выделено три водоема с разным температурным режимом. Двадцать минут купания – и сердце выпрыгивает.
      Тут же тянутся развалы с диковинными сувенирами и холодной водой. Самое сильное впечатление от ожерелья из деревянных фаллосов. Дух Шивы витает, покровительствуя грёзам о продолжении рода.

      Оттянутые мочки ушей символизируют долголетие. Женская грудь Будды означает преодоление разделенности. 108 картинок на подошвах говорят о количестве жизней.
      Символы, символы, знаки. Плумерия растет здесь, а не в ста метрах дальше, потому что… . Цвет ступы красный, потому что… . Высота изваяния такова, потому что… . Куда ни глянь - непрекращающийся танец намеков и значений.
      Тайцам не обязательно общаться вербально: зри вокруг и плыви по своей реке. Камни – лучшие собеседники.

      «Мистер, мистер! Массаж! Халасо!». Коврик под мышкой, в мятом пакете баночки с мазями и благовониями, - бредут тайки по пляжу, по рынку. Более удачливые пристроились в салонах и гостиницах. Настоящий массаж кто знает? Плати восемь с половиной тысяч бат, два урока, и ты – «специалист».
      Корневое здесь – радость внимания к тебе, а за это платить не жалко. Вот и валяются европейские тюлени и котики в тени кокосов, а над ними ласковость чирикает. Всем хорошо.

      «Мадам» в переводе с тайского – «черная бешеная собака». Почему белокурой европейке нравится такое обращение?

      Звезды – это цветы, растущие вниз. Стебли их уходят высоко в небо, а корни покоятся в животе Кришны. Или Аллаха. Впрочем, это не столь существенно, ибо влага, питающая корни все равно не имеет названия. Она – великое Ничто.
      У каждой звезды есть двойник на Земле. Беру в руки антуриум и напеваю: «…Одной звезды я повторяю имя». Мой двойник в космосе сейчас тоже прижимает к груди светило и что-то похожее поет. Мы оба – настоящие.

      Попасть в армию – выиграть миллион. Бедность стремится на службу, но спрос превышает потребность.
      Раз в год в деревню приезжает чиновник с волшебным барабаном. Крутят по очереди. Зеленый билетик – «свободен навсегда», красный – «служить». Иногда вместо билетов кубики, черные и красные.
      Тайцам нравится. Рулетка запрещена, так хоть в армию поиграть можно.

      Истязание поспешностью срывает голову, а дух чистый в истине размерен. Не здесь ли суетность европейского конструктивизма?

      Сначала научиться отделять свет вещи от других свечений. Затем различить его мерцание, дыхание этого света. Уловив ритм, перенастроить себя в резонанс. И тогда, став этой вещью, вновь пересоздать свою вселенную. И так бесчисленное количество раз, ибо свечения вокруг меня неисчислимы. Прожить себя каждой вещью космоса – это и есть стать Буддой.
      Суп и скорость. Ничего общего, если бы не черепаха. Найти в вещи центр мира – занятие, достойное человека.

      Люди делятся на живущих вслух и про себя. Те, что про себя – тоже вслух, но за порогом слышимости.
      Живущие вслух – как правило, пассионарии, активно изменяют мир. Зато живущие про себя видят небо со спины. Иногда.

      Flower Market – цветочный рынок Бангкока. Апофеоз действа ночью, но и вечера хватило отравиться красотой. Статичность не почитаема, все хочет двигаться. Запахи, композиции, растения, повозки, декораторы, духи.
      Выворачивание лотоса из бутона – спектакль, достойный сцены Большого театра. Абсолютная сакральность места и часа. Бромелиевые похожи на людей, а кокосовые листья – на постельное бельё. Сами же продавцы неуловимы в карнавале цвета.

      Застряло в памяти. Мальчик лет пятнадцати подошел ко мне и стоит, ничего не произнося. Смотрит куда-то в грудь. Я растерялся, потом дал 20 бат, он поклонился и ушел с тем же спокойствием, что и до этого. До сих пор не знаю, что он хотел, ведь попрошаек в Таиланде нет. Молчание сильнее грома. Может, это был Будда?

      Шоу слонов, шоу крокодилов, шоу трансвеститов, фольклорное шоу. Туристы ахают, а хозяевам – праздник. Главное, чтоб красиво было.

      Шумит Андаманское море, вздыхает. Ни ветерка. Багровое солнце садится, вычерчивая контуры дальних островов Ко Чанг и Ко Самет.
      Наверное, в такие же вечера ученики Будды записывали его наставления на пальмовых листьях, будущую Трипитаку. Три корзины получилось. Индусы забылись в Махаяне, где вольность толкований имитирует свободу. Пока корзины ехали в Сиам, что-то по дороге потерялось. И теперь местный вариант учения – Тхеравада – это жесткий набор правил. У монахов их 227, у послушников – 7, у простых людей – 5. Тайцы уверяют, что только их буддизм самый настоящий.
      В христианстве – 10 заповедей, и то не все помним. А кто их соблюдает?

      Орден монахов. Школа Тхамаюн (коричневые одежды) малочисленна, но уважаема за очень жесткие правила. Школа Маханикай (оранжевые одежды) – основная.
      Общее: денег не касаться, на женщин не смотреть. Количество татуировок на теле символизирует срок пребывания в храме. Нас встретил тот, у кого чистой кожи вообще не осталось.
      У храма, то бишь монастыря, торговая палатка с оранжевыми ведрами. Внутри – продукты и предметы первой необходимости для монахов и живущих при храме. Большие ведра, средние, маленькие и совсем миниатюрные. Цена соответствующая. Выбираю одно из вёдер и на верхней банке с чем-то читаю: «Годен до 2552 года». На дворе – 2550-й год.
      Добро пожаловать в будущее!

      Не тот мудрец, что учит жизни, а тот, с кем вместе молчишь. Так приходит решение проблемы.

      Женщине по прозвищу «Птичка» - за 70, она живет при монастыре, как и три десятка других стариков и детей-сирот. Пенсии в Таиланде нет, почти нет. Зато монастырей в стране около тридцати тысяч.

      Спроси у прохожего в провинции, как попасть в Бангкок, не ответит. Нет такого города.
      «Великий город ангелов, несравненный клад божественных драгоценностей, славная непобедимая земля» и так далее. 27 эпитетов, 46 слов, звучащих как стихотворение. Это полное название Бангкока, по первым словам – Крунг Теп. Произнеси его, и каждый поможет. При этом обязательно будет улыбаться, объясняя.
      Я тоже улыбаюсь, потому что в тайском языке 43 согласных и 34 гласных (!), каждая из которых имеет пять тонов произношения со своим значением. Ни бельмеса, даже притвориться не могу. Повышение голоса искажает значение, ругнешься – скажешь глупость. Нам бы такой язык!

      Хочешь быть услышанным, отошли пожелание под черепицу храма. Хочешь быть богатым, прикоснись к фарангу (foreign – иностранец) или найди белого слона. Трубный клич будущего члена королевской семьи очертит размеры твоих владений. Хочешь быть мудрым, иди в монахи. Последнего лишена та, что мудрее иных монахов. Послушание – минимальное расстояние, на которое ей дозволено приблизиться к Будде.
      Наши феминистки негодуют и фыркают.

      На солнце температура - за пятьдесят. Два человеческих существа неопределенного пола одеты в куртки, длинные брюки, на голове – вязаные шапочки, на ногах – сапоги, руки в перчатках. Видны только глаза. Это – лаосцы, гастарбайтеры. Стесняются своей темной кожи. Если ты темный, то ты – низший сорт. Напудренные лица телеведущих – знак принадлежности к элите. Белое лицо – это красиво.

      В спальне тайского крестьянина на комоде стоят фотографии королей Рамы пятого и Рамы девятого, статуэтка Будды и две ступки с прахом родителей. Равнозначность неравных ошеломляюща. Для пришельцев. Поначалу.

      Будда ничего не запрещает, он советует. Если животное размером больше человека, то и душа у него больше человеческой. Вывод: нехорошо есть мясо крупных животных. Нехорошо, но можно. К монахам это не относится.

      На ощупь мягок, на вес тяжел, на глаз ярок. Тайский шелк доступен избранным. Слишком дорог. Говорят, он имеет особый шик у представительниц дипмиссий. Недаром им торгуют на ювелирных фабриках. Королева Сиригид знает, что делает.
      Мне это напоминает историю с русскими мехами в начале прошлого века. Или блестящие пуговицы для островитянок во времена Миклухо-Маклая.

      Поддался стереотипу и протянул руки перед монахом. Тот повязал веревочку. А так хотелось просто поговорить глазами.

      Блажен тот монах, кто знает язык пали. С древности мантры заучиваются с голоса. Спроси о чем, не скажут. Нет тайны – нет очарования. Священное отделено от разума.

      Очень трудно из слона сделать убийцу, он не может наступать на живое. Наркотики, впрочем, сломают любого. Во времена войн так и поступали. Обезумевшая танковая единица утюжит всё и вся.
      Но лучшего друга тайцу не найти. Привязанность взаимна. Умирает хозяин, уходит и слон. «В стране кривых старайся быть кривым».

      Будда строг: не играй в азартные игры на деньги. В Бирме и Лаосе – пожалуйста, у них свой Будда. Посему ни казино, ни игровых автоматов в стране свободных людей не встретишь.
      Но азартность просит выхода, и на помощь, как всегда, приходит король с государственной лотереей.
      Бежит тайка к монаху за советом: какие билетики покупать, какого цвета, на какую сумму. Я бы не хотел быть на месте монаха.
      Здесь же, на территории храма, эти билетики тоже можно купить. Что-то в этом есть нечестное, не по совести. Лучше уж петушиные бои.

      Китайского ровно столько, сколько в русских монгольского. Смешение крови рождает очаровательные женские профили. Одесситы подтвердят.

      Зачем у подножия мечтать о вершине, думай о пути к ней, а что будет там, откроется постепенно. Или не откроется. Но главное – ступить на Путь.
      Задание: научиться ходить. Первые две плиты пробегаются - леопард, на третьей – журавль, затем банановый лист, снова леопард, рыба и змея. Правильный монах, идя через двор, выписывает кренделя на разной скорости. Он ступил на путь. Моё задание - пока только увидеть это.

      Когда не знаешь, лучше молчать. Смотреть, например, как не соприкасаются тени домов для небесных и земных жителей. Как старательно жарит повар говядину для развязного норвежца. Как тайская женщина в платье (всегда в одежде!) купается в море. Как сворачивает листья калатея на закате солнца. Как охраняет небо своих любимцев.
      Зависаю в разреженности себя. Это легко, будто представить стрекозу на конце удочки.

      «Слушая торговца, будешь жить десять тысяч лет, разговаривая с монахом, будешь умирать тысячу раз на день»

      В голове каждого человека живет собственный маленький дух,- кван. Ему – особая защита из глаз, ушей и рук. У мальчиков на страже растет пучок на макушке, «чтобы кван не убежал». Обидеть тайца – потрепать по голове.
      Некоторые считают, что этот кван привязан к голове невидимой веревочкой. Почему невидимой, когда она так ярко светится?

      Ту-Ту, У, Джин, Ки-Ки. Кличка роднее имени, но и выветривается быстрее, обнажая новую. Часто – принадлежность к профессии или природное свойство. Другая работа – иная кличка. Фамилии вообще появились недавно. Рама шестой самолично придумал несколько тысяч фамилий, дабы не отстать от цивилизации.
      А как интересная идея! Новая кличка – новая жизнь, и наоборот. Сменил себе название, и ищи ветра в поле, документов-то не было.

      Непривычное чувство безопасности. Навылет пробивает сердечность окружающая, на губах фонариками перекатывается. Разве что обезьяны агрессивны, да и то не со зла, а по недоумию. Хануман образумит зарвавшихся. Еще крокодилы, но тут хитрость имеется: нужно притвориться чибисом.
      Поведение ящериц – образец вежливости: уступают дорогу.

      Успеваю только запомнить, да и то не все. Вероятность моего вторжения мизерна, но это с моей точки зрения.
      Постоянное ощущение, что я нашел золотой ключик от двери в сказку. Или я уже на том свете, где снова учусь ходить, дышать, видеть.
      Ищи удовольствие. Найдя, поделись с Буддой, с соседом, с рисом, с любимой машиной. Лаконичным жестом утверди удовольствие в себе.
      Так поступаю и я. На балконе в отеле встречаю солнце. Пальма «рыбий хвост» вымахала до моих ступней. Где я? На какой планете? Медитация поможет ответить.

      «Рамаяна». Здесь этот эпос переписан на свой лад еще на заре появления письменности, и называется «Рамакиен». Тайцы считают эту поэму частью истории своего народа. Театр, живопись, музыка строятся исключительно по мотивам «Рамакиен».
      Каждый демон для тайца на менее реален, чем утренняя порция риса. Что тогда удивляться, если биографию какого-нибудь демона в школе изучают, как у нас биографию Пушкина?

      Ценится не вкус, ценится привкус. Чуть-чуть солоновато, чуть-чуть кисловато. Общая доминанта остро-сладкая. Европейская гуманизация мягко перетекает в гурманизацию. Во всех смыслах.
      Становлюсь гурманом тайского уклада жизни, во рту всё горит от перца. Но чем больше круг едоков, тем еда вкуснее.

      «Кин као» - «кушать рис». Просто «кин» не говорится, поскольку если ты ешь без риса, значит, не ешь совсем. Вся остальная еда – приправа к рису.
      Съедающие по 176 кг риса в год обманывать не умеют. Порядочность же, наоборот, - повсюду. Поэтому и в туристах тайцы мошенников не видят. Наивные люди.
      Европеец потребляет в среднем 6 кг риса в год, да и то с солью. Ах, если бы моя порядочность зависела только от риса!

      Для буддиста все люди – буддисты. Миссионерам улыбаются, включение Христа в пантеон индуистских богов ничего не меняет, Будда всё равно выше. Только ему удалось разорвать цепь перерождений.

      Шесть утра. По дороге послушник толкает коляску, впереди идет монах и выбирает нужное из тысяч подношений. Подаяние монахам не вмещается в тележку. Но оранжевый движется от тумана к туману, оставляя след. Ищи выход, послушник, дарующие хотят сопричастности.

      Миллион улыбок. Миллион фарфоровых осколков. Мусор превращен в сокровище, как неудача – в удачу. Храмы Ват Бо и Ват Арун украшены китайской посудой, что разбита по дороге. Другие храмы могут позавидовать.
      Понимаю радость туристов, видящих ручку от разбитой чашки на облицовке ступы. Моя жизнь, пожалуй, не столь мозаична. Замечаю, однако, что мусора достойно лишь самое великое.

      Покуда жив сын, дух матери живет на Земле. Долгая дорога служения мужскому. Чудаковатость поверий снова рождает внимание к миру. Что здесь плюс, а что минус, - не мне судить. Пристальность, а не пристрастие.
      Сын идет в монахи ради матери. Женщина сама в рай попасть не может. Может лишь тот, кто отречется от всего земного, в том числе от детей. «В рай, зацепившись за одежду сына».
      Одно «но». Бывший монахом 3,5,10 раз презираем, ибо уже не мужчина.

      Если Сиддхарта протягивает одну руку, мирятся родители, если две – мирятся народы. По всей стране король на бигбордах демонстрирует эти жесты, - миротворец.
      Король – Бог. Он же – джазмен, он же – фотограф, он же – художник, композитор, писатель, он же – яхтсмен и гонщик. Он же – Рама девятый, а значит – последний Рама. Пусть же бигборды подольше не омрачаются лентами ухода.

      Самое чистое место – голова, самое грязное – ноги. Жить под ногами – оскорбление. Многоэтажность предосудительна, хотя время неумолимо уплотняет людей, и города тянутся вверх. Сохранится ли примета? В деревне всё по-старому. Пока.

      Синим питаюсь исправно, золотистым, розовым. Настигает закат врасплох, а спать жаль. Ночью дегустирую безалкогольную изнанку жизни, чтобы утром опять опьянеть.
      Walking Street – эдакий монстрик, оживающий в темноте. Нелепица разврата никак не вяжется с общим настроением целомудрия. Аборигены так не считают, у них романтичность живет в каждой сувенирной лавке, в любом притоне и стриптиз-клубе.
      Оттого, наверное, повсюду счастливые лица датчан и немцев. Оттого подвыпивший англичанин желает поговорить о джазе, пока две его «жены» пьют коктейль. Оттого китайцы с фотокамерами дефилируют батальонами, не помещаясь на тротуаре. Оттого русские орут в ресторане «Поворот» и заглушают музыку соседних баров. Пестрит и грохочет удав зрелищ, гипнотизирует. Туристы в восторге, - Азия!
      Прошлявшись три часа по Walking Street, чувствую себя папуасом в яркой раскраске, танцующим перед хихикающей толпой лоснящихся от жира зевак. Тайской монеткой качусь к морю, темному, как будущее.

      Наткнулся на наши собственные куртки и сапоги, сложенные в шкафу номера. Неужели мы где-то жили еще?

      Курорт Паттайя – это не Таиланд, это издевательство над Таиландом. Во времена вьетнамской войны янки устроили из дикой рыбацкой деревушки реабилитационный притончик. И потекли ручейки девушек со всех концов страны. Дошло до того, что американское казначейство выпустило купюру номиналом в два доллара для упрощения расчетов за интимные услуги.
      Американцы ушли, жизнь продолжается. Секс-туризм – не выдумка, но как же всё красиво обставлено! Даже обидно, что тайская «жена» стоит всего десять долларов в сутки.

      Встреча с крокодилом – к удаче, встреча с коброй, слоном, фарангом, - всё к удаче. С монахом – особенно. Москвичка рыдает, потеряла деньги. Наверное, кобру сегодня не встретила.

      Новые русские и тайцы. Коса на камень, пошлость на скромность.
      Воспитание терпимостью лаконично. Из-под обломков ожиревшего постмодернизма экватор вновь и вновь доказывает ребячливость человека. За истину надо платить. Незнание бесплатно.
      Здесь человек – дитя элефанта, сам элефант. Настолько это дитя огромно, что Европа уместилась в пятках.
      Водрузи флаг сытости на песочную горку, что будет? Карамельке дитятко радуется, ручонки тянет, а послевкусие? Азия меняется, но остается Азией.

      Ящерки с женскими глазами живут везде, поскольку их еда – муравьи – тоже везде. Комнатные дракончики изучают постояльцев и передают свои впечатления духам. Те, в свою очередь, заносят приезжих в звездную книгу регистрации. Потом всё это будет использовано. Я даже догадываюсь, когда и кем, но не знаю как. А вдруг ящерка меня не так поняла?
      С этой мысли падаю вниз.

      До 20-го века существовал дворцовый протокол, согласно которому запрещалось проливать кровь членов королевской семьи, запрещалось даже прикасаться к ним, даже смотреть на них.
      Вопрос для передачи «Что? Где? Когда?»: как происходили дворцовые перевороты? Ответ: Свергнутый монарх помещался в шелковый мешок, и его прилюдно забивали палками или отдавали тиграм. Очень по-русски: сначала запретить, а потом искать способ этот запрет обойти.

      Сломался ноготь на мизинце. Чепуховая случайность, но только не для тайца. «Всё будет очень плохо» - апокалиптическое изречение сопровождает множество примет. Например, если со стены или потолка падает мертвый геккон (ящерка), если к дому летит сова, если постричься в среду…
      Кстати, длинный ноготь на мизинце (ущербный палец) – признак желания быть похожим на Будду. Я бы тоже расстроился.

      Что поделать, экватор вымывает кальций из позвоночника, пища в основном растительная.
      Но и здесь король приходит на помощь. Новая программа: «Каждому ребенку – бесплатный утренний стакан молока». Что-то мне это напоминает, ну да ладно. За пять лет по всей стране и вправду появились коровы, для тайцев существа диковинные.
      Департамент дождя – не анекдот. Музей опиума – не миф. Племя длинношеих – не история. И так на каждом шагу. Чем больше узнаёшь, тем всё дальше от себя.
      Принцесса Сириндон, третий ребенок в королевской семье, приняла обет безбрачия и приумножает отцовскую благотворительность.
      А молоко на вкус сладкое. Хорошо, что не перчёное.

      У входа в Королевский дворец – скульптуры страшных Ракшасов. Они отпугивают злых демонов. Зло само на себя смотреть не может. Сомневаюсь.

      Интересуюсь необычным, а оно вокруг в невероятном количестве: подпрыгивает, руками машет, чтобы внимание, мол, обратили.
      Ближайшая необычность в возрасте двух лет хобот протягивает, просит угощение. Ничего у меня нет, только деньги. Даю купюру в 20 бат. Слоненок подходит к лавке, покупает бутылку молока (иногда бананы или еще что-нибудь), приносит мне: корми. Открываю и лью в рот, а он от удовольствия глаза зажмурил, хобот вверх, - мешает. Финал знакомства еще трогательней: поклонился и пискнул «спасибо».
      Через мгновение сцена повторяется, с другим интересующимся. Слон, хоть и ребенок, а съедает в день двухнедельную норму человека. Привыкаю любить всех, привязываюсь к стране, как слоненок. Ох, и трудно же будет расставаться.

      Комплексный обед из трех блюд. На первое – топливо, на второе – багаж, на десерт – пассажиры. Наевшись, железная птица еси на небеси. Десять часов непрерывного Джеки Чана, еды, борьбы с желанием курить, и вот мы в городе Киеве.
      Из цветного мира – в черно-белый: зима, слякоть, угрюмые лица в метро. Всё.

      Трудно представить себе место на планете, которое могло бы перешибить таиландское приключение. Градус эмоций настолько высок, что телепередачу о Париже смотрю со скептицизмом.

      У меня на кухне чудесная компания: Ганеша, Будда и Лакшми. Все трое чинно сидят на ковриках и поочередно выпрашивают внимание.
      По мгновению на каждого, и все четверо счастливы. Мгновение огромно.

[b][center]К О Н Е Ц[/center][/b]