Константин Миклашевский и Михаил Кузмин: пересечения и взаимовлияния

       Постичь многослойность и парадоксальность Серебряного века во всей его полноте – затея бесплодная, и даже вредная: каждый всплывающий из глубин времени документ еще больше запутывает обывателя, каждый новый персонаж той эпохи только добавляет пестроты на ярмарке брожения умов и духа. Разумеется, для любого современного исследователя его герой – самый-самый. Поэтому вполне естественно желание подтянуть второстепенных персонажей до уровня первых, доказывая их значимость на поле истории.
       Автор этой статьи – не исключение. Мало того, по мере погружения в биографию Константина Миклашевского крепнет убеждение в полезности исследования, особенно при нахождении новых пересечений его героя с участниками культурного процесса в России – и прежде всего с признанными мастерами литературы, живописи, театра и кино. Если наследие Михаила Кузмина (дневники, статьи и очерки, стихи и проза, музыкальные произведения) обширно и доступно, то у Миклашевского – только три напечатанные книги, два десятка журнальных публикаций и несколько писем, разбросанных по архивам всего мира. Ни дневников, ни автобиографии, ни мемуаров. Тем не менее, кое-что удалось собрать.

       Константин Миклашевский был моложе М. Кузмина на 14 лет, но у них было много общего: оба происходили из дворянской семьи, оба обучались в консерватории, оба имели самое непосредственное отношение к театру, в котором искали новые формы, периодически то сближаясь, то отдаляясь друг от друга. Наконец, оба оказались незаслуженно забытыми.

       Константин родился 20 мая 1884 года в Киеве в семье чиновника Михаила Ильича Миклашевского. Старинный дворянский род Миклашевских берет свое начало от польских корней, но в середине XVII века один из них, Михаил Андреевич, переселился и стал служить у Мазепы, который вознаградил его за службу многочисленными землями и вотчинами. В дальнейшем потомки Миклашевских только увеличивали свои богатства, а представители рода достойно проявляли себя на государственной и военной службе. Мать, Ольга Николаевна, происходила из дворянского рода Тройницких, обосновавшихся в начале XIX века в Одессе.

       В возрасте 14 лет Константина определили в Александровский лицей, который в свое время окончили отец, старший брат, а также другие родственники по линии Миклашевских и Тройницких. Женщины, как правило, учились в Смольном институте. В старших классах Константин уже участвовал в лицейских спектаклях и, получив лестные отзывы от руководства учебного заведения и знатных гостей, присутствовавших на представлении [1], решил связать свою жизнь с театром. В одном классе с Миклашевским учились Владимир Канкрин, Валериан Чудовский, Николай и Евгений Зноско-Боровские чьи имена периодически можно встретить на страницах дневников М. Кузмина; последний был редактором-издателем лицейского журнала, публиковал многочисленные статьи на литературные и театральные темы, после окончания лицея был секретарем редакции журнала «Аполлон». С В. Чудовским Константин дружил много лет, даже был шафером на его свадьбе в 1912 году.

       По окончании лицея в 1904 году Константин поступил на казенную службу – чиновником в Государственную канцелярию, но мечту о театре не оставил. Он постоянно следил за новинками столичной театральной жизни, посещал премьеры, изучал прессу. В апреле 1907 года Миклашевский написал свою первую пьесу-шутку «Общественные деятели» - фарс на тему бесконечного числа партий и фракций во вновь избранной (уже второй за 10 месяцев!) Государственной Думе. Издание попало в Санкт-Петербургскую театральную библиотеку в 1917 году при передаче коллекции из Цензурного комитета. Комедия не только не увидела сцены, но даже в театральной прессе о ней не было ни единого упоминания.

       Что послужило толчком к драматургии? Возможно, Константин поддался рекламе, увидев объявление о конкурсе им. А. Н. Островского на лучшие драматические произведения [2]. А может, «Балаганчик», поставленным В. Э. Мейерхольдом на стихи А. А. Блока в театре В. Ф. Комиссаржевской стал побудительным мотивом к сочинительству. Сегодня, зная пристрастие Миклашевского к эксцентрике, буффонаде, и понимая, что он не мог пропустить эту постановку, такое предположение вполне уместно. А поскольку музыку к «Балаганчику» написал Михаил Кузмин, то хотя бы заочно Миклашевский это имя себе уже тогда в памяти отметил.

       К этому времени у Кузмина уже вышла из печати подборка отдельных стихотворений «Александрийских песен» в журнале «Весы» (1906), а также его знаменитый роман на тему однополой любви «Крылья» (1906), который мгновенно создал скандальную славу поэту. Уж эту книгу Миклашевский должен был точно знать. Еще до театра на Офицерской появились «Прерванная повесть» и «Картонный домик» (1907). Кузмин стал вхож на «ивановские среды», познакомился со многими музыкантами, литераторами и художниками, чьи имена были у людей искусства на слуху. В 1907 году Кузмин опубликовал три пьесы отдельным изданием, но книга была конфискована, а автору присудили штраф за аморальную направленность содержания. Таким образом, 1907-й год стал дебютным для обоих начинающих драматургов. И как показало время, неудачным.

       Первое очное знакомство Кузмина с Миклашевским могло бы состояться осенью 1907 года, когда Константин играл в «Старинном театре», организованном бароном Н. В. Дризеном и Н. Н. Евреиновым. По просьбе Дризена М. Кузмин перевел с французского пьесу «Действо об Адаме» неизвестного автора XI-XII века, но ее не пропустил по цензурным соображениям Синод. Тем не менее, 30 ноября 1907 г. Кузмин сделал запись в дневнике: «Накупил билетов на Duncan и старинный театр». Константин играл в спектаклях «Три волхва», «Игра о Робере и Марион» и в фарсе «О шапке рогаче». Но вряд ли Кузмин обратил внимание на актера второстепенных ролей.

       В 1908 году, после окончания гастролей «Старинного театра» в Москве, организаторы (Евреинов, Дризен и другие) задумывают второй цикл, где главной темой будет испанский театр времен Лопе де Вега, Кальдерона, Сервантеса. Миклашевский, желая принять посильное участие в подготовке второго сезона едет в Испанию, где в архивах и библиотеках находит любопытные материалы. Однако сезон не состоялся, и Константин поступает на Драматические курсы Императорского театрального училища, в котором проучится 3 года. В этот период активная творческая жизнь К. Миклашевского была парализована запретом ученикам Театрального училища в период учебы играть где-либо на стороне.

       Для Кузмина же, наоборот, 1908-1911 годы насыщены новыми знакомствами, дружбами, сочинением стихов, прозы, пьес – пусть не всегда удачных – и публикациями в журналах и издательствах. В 1908 году в издательстве «Оры» вышел сборник комедий, где среди прочих опубликована пьеса «О Мартиниане». Забегая вперед, отметим, что эту комедию Пронин предлагал Миклашевскому поставить в «Бродячей собаке» в декабре 1913 года [3], но в это время Константин Михайлович был занят подготовкой «Парсифаля» в театре Музыкальной драмы и преподаванием на курсах Рапгофа.

       После выхода сборника «Сети», Кузмин – признанный мастер в области литературы, за ним гоняются журналы, его приглашают на всяческие мероприятия. Дружба с художником Александром Головиным приводит Кузмина в Александринский театр, где он пишет музыку для мейерхольдовского спектакля «Шут Тантрис». А в спектакле «Поклонение кресту» по Кальдерону, поставленном Мейерхольдом в ивановской «Башне», Кузмин даже сыграл две небольшие роли. С той поры сотрудничество Мейерхольда и Кузмина стало наиболее тесным. В открывшийся осенью 1910 года театр «Дом интермедий» Кузмин был приглашен Мейерхольдом в качестве заведующего литературной и музыкальной частью. Кузмин придумал Мейерхольду прозвище Доктор Дапертутто, так как состоявшему на государственной службе режиссеру возбранялось работать под своим именем в других театрах. Именно тогда была поставлена пьеса «Шарф Коломбины», где режиссер, вдохновленный успехом «Балаганчика», вознамерился «вернуть сцене дерзкое, непринужденное искусство площадных комедиантов (во-первых) и добиться острого соприкосновения старинной игры масок с современной жизнью (во-вторых)». Первая программа открывалась прологом «Исправленный чудак», специально для этого случая написанным Кузминым. Даже доброжелательный рецензент Сергей Ауслендер оценивал его как не вполне удавшийся [4]. Удачнее была «элегантная пастораль» Кузмина «Голландка Лиза», написанная по мотивам средневековой французской пьесы с музыкой самого Кузмина. Вся эта программа прошла 25 раз до закрытия театра для подготовки следующей: это считалось значительным успехом.

       Вторая программа, опять-таки поставленная Мейерхольдом, впервые была показана 3 декабря 1910 года. Центральное место занимала комедия Е. А. Зноско-Боровского «Обращенный принц» в оформлении Судейкина; Кузмин написал к ней музыку и слова нескольких песен. Завершали программу «концертные номера», исполнявшиеся К. Э. Гибшманом, Н. В. Петровым (более известным тогдашней публике под именем «Коля Петер») и Б. Г. Казарозой. Последняя с «громадным успехом» пела «детские песенки» Кузмина [5].

       Мы умышленно подробно остановились на этом периоде творчества Кузмина, поскольку все три постановки – «Балаганчик», «Шарф Коломбины» и «Обращенный принц» - открывали целое новое направление в театре той эпохи – стилизацию под старинный уличный театр итальянских комедиантов, комедию дель арте. Эти идеи натолкнули Миклашевского на сбор материалов и написание книги «La commedia dell'arte, или Театр итальянских комедиантов XVI, XVII и XVIII столетий». Таким образом, к возникновению капитального исследования Миклашевского отчасти «приложил руку» и Михаил Кузмин, сам того не ведая.

       В январе 1911 года, за четыре месяца до окончания Миклашевским Театрального училища, группой энтузиастов было решено возродить «Старинный театр» с испанским циклом. В состав учредителей вошли Н. Н. Евреинов, барон Н. В. Дризен, Н. И. Бутковская и К. М. Миклашевский. Летом Константин Михайлович отправился во Францию и Испанию за историческими материалами, а с сентября начались репетиции. На этот раз Миклашевский участвовал не в качестве актера, а заведовал труппой. Кроме того, он самостоятельно выступил режиссером спектакля «Благочестивая Марта или Влюбленная святоша» по пьесе Тирсо де Молина. Другие три постановки режиссировали Евреинов, Дризен и Бутковская. Хотя о Миклашевском теперь заговорили – и в прессе, и в театральных кругах – во вновь открывшемся арт-кабаре «Бродячая собака» он «своим» еще не стал.

       После выступлений в Петербурге в январе 1912 г. в «Старинном театре» произошла ссора между Евреиновым и Дризеном, и Миклашевский, встав на сторону Евреинова, не поехал с Дризеном на московские гастроли, а записался в труппу дачного театра, отправлявшегося в Териоки на все лето. Возглавлял труппу никто иной как сам Мейерхольд. Сбылась мечта Константина поработать с режиссером, которому он явно симпатизировал. В составе труппы в Териоки отправился и Михаил Кузмин. Тогда-то и произошло их знакомство. Конечно, не исключено, что Кузмин и Миклашевский познакомились лично раньше, но документального подтверждения этому факту пока не найдено. (В дневнике Кузмина записано, что 14 апреля 1911 года он с Сапуновым заходил в ресторан Лейнера, где «ползали (?) Качалов и Миклашевский». О каком из Миклашевских шла речь, не понятно, да и В. И. Качалов жил в Москве, а не в Петербурге).

       Труппа в Териоках состояла частью из актеров «Старинного театра» (Мгебров, Чекан, Высотская, Маршева), частью из мейерхольдовских прежних знакомых по общим выступлениям; главное, что почти все они были постоянными посетителями «Бродячей собаки». По окончании летнего сезона все дружно переместились в Петербург, растворившись в водовороте событий театрального мира, но по ночам собирались в «Собаке» отвести душу. Теперь в число «собачников» вошел и Миклашевский, а вскоре стал действительным членом «Общества интимного театра» и даже выдвигался в члены правления. Оба, и Кузмин, и Миклашевский были пожалованы в кавалеры почетного Ордена собаки.

       8 ноября в «Бродячей собаке» разыграна коллективная пьеса «День Ангела Архангела Михаила» по случаю дня ангела М. Кузмина, где Миклашевский сыграл роль Змея, а Еву - Глебова-Судейкина. Через месяц там же Н. Н. Евреинов поставил «Черепослов» Козьмы Пруткова, где Миклашевский играл в спектакле, а Кузмин находился в числе зрителей [6]. 13 декабря должен был состояться спектакль «Парижский игорный дом на улице Луны. 1814 г.» в залах по Малой Конюшенной улице, д. 3 в постановках Евреинова, Фокина, Преснякова, Миклашевского и других, но вечер по каким-то причинам был отменен. В программе предполагались произведения разных авторов, в том числе и Кузмина. 31 декабря состоялось празднование годовщины открытия «Бродячей собаки». В бумагах Миклашевского сохранился список реквизита для этого карнавала. Члены правления Общества Интимного театра должны были появиться в орденских лентах и с атрибутами своих профессий: Коля Петер – бокал-кубок, цветочный венок на голове; Пресняков – чулок, крылышки, пара разных туфель; Миклашевский – свиток, толстые книги, песочные часы, гусиное перо; Судейкин – палитра, кисть, берет; Кузмин – миртовый венок, лира; Сазонов – колпак, вилка, ложка, штопор [7].

       В ночь с 6 на 7 января 1913 года состоялся спектакль «Вертеп кукольный» в постановке К. Миклашевского с музыкой М. Кузмина. На представлении присутствовали завсегдатаи арт-кафе и посетители, которым посчастливилось купить билеты. Богородицу играла О. Глебова-Судейкина, жена художника, выполнившего декорации и эскизы костюмов. П. П. Сазонов выступил в роли Ирода, которому сделали бороду и волосы из тонких полосок синего сукна и из золотой бумаги смастерили корону и браслеты на руках и ногах. Для Соломониды, которую играл К. Гибшман, подобрали «античный костюм», состоявший из сандалий и хламиды, для дьявола (В. А. Подгорный) - «монашеское» одеяние.

       Присутствовавшего на представлении И. И. Бунина впечатлил эпизод, когда «поэт Потемкин изображал осла, шел, согнувшись под прямым углом, опираясь на два костыля, и нес на своей спине супругу Судейкина в роли Богоматери» [8]. А Сергей Дягилев, впервые побывавший в тот вечер в «Бродячей собаке», сказал: «Это не Амергау, это настоящее, подлинное!».

       Лучше всех передал атмосферу представления театральный критик Сергей Ауслендер (племянник М. А. Кузмина) в своей заметке, опубликованной в журнале «Аполлон»: «Когда волхвы проходили, ведомые звездой, с дарами, когда дьявол нашептывал злые советы Ироду, когда Мадонна вышла из вертепа и села на осла, казалось, будто настоящая мистерия, настоящее тайное действо совершается под низкими сводами подвала. Было настоящее волнение, когда наконец зазвучал заключительный хор: “Вот Христос родился, Ирод посрамился, с чем вас поздравляем, счастия желаем”. Что-то умилительно детское было во всем этом». [9].

       Через неделю, 13 января, в «Собаке» состоялся вечер памяти Козьмы Пруткова по случаю 50-летия со дня кончины писателя. За два дня до этого события Кузмин отмечает в своем дневнике: «Утром были Коля Петер с Миклашевским, насчет Пруткова» [10].

       В анонсе программы 23 января 1913 года сообщалось: «Доклад Сергея Ауслендера «Театральный дилетантизм». Беседа о положении современного театра»… В беседе принимают участие: Евг. Вас. Аничков, К. И. Арабажин, З. А. Венгерова, Н. Н. Евреинов, Евг. А. Зноско-Боровский, М. А. Кузмин, К. М. Миклашевский, А. Я. Таиров, Конст. Эрберг, П. М. Ярцев. Съезд как всегда. Начало ровно в 12 ¼ ночи» [11].

       13 февраля состоялся еще один доклад на тему о современном театре. На этот раз автором выступления под названием «Бунт или революция?» был Евгений Зноско-Боровский. В прениях помимо С. Ауслендера и Н. Гумилева принял участие М. Кузмин. Миклашевский на вечере не присутствовал. Надо отметить, что Константин Михайлович всегда почему-то сторонился своего лицейского товарища, и сводил к минимуму их личные встречи. Однако сам Зноско-Боровский такое прохладное отношение к себе игнорировал. Свидетельством тому служит письмо Евгения Александровича Миклашевскому из Ялты от 7 сентября 1913 года с просьбой взять его жену в труппу «Старинного театра», третий сезон которого предполагался осенью в Петербурге [12].

       Летом 1913 года в Театре музыкальной драмы И. М. Лапицкого, куда Миклашевский устроился помощником режиссера еще в 1912 году, началась подготовка ко второму сезону, а с сентября Миклашевский стал преподавать на курсах Рапгофа актерское искусство, так что времени на «Бродячую собаку» почти не оставалось. Кузмин в этот период тоже посещал «Собаку» все реже и реже; он познакомился и увлекся Ю. И. Юркуном, активно занимался литературной, театральной и музыкальной работой: написал 10 рассказов, 4 пьесы (к трем из которых была написана и музыка), еще два музыкальных номера [13].

       26 января 1914 года они снова встретились в «Собаке» на вечере лирики, где также участвовали поэты Ахматова, Пяст, Мандельштам, Гумилев, Ивнев, Моравская, Г. Иванов, Тэффи; актеры Ведринская, Валерская, Волохова, Блок, Глебова-Судейкина, Глаголин, Тиме, Суворина и другие. После этого Миклашевский уехал в очередной раз на два месяца в Италию, где он уже побывал во многих архивах и библиотеках Рима и Флоренции, выискивая материалы для своей будущей книги «La commedia dell'arte, или Театр итальянских комедиантов XVI, XVII и XVIII столетий». Незадолго до этого Кузмин публикует пьесу «Венецианские безумцы», где «царит дух комедии конца XVIII века, в которой перемешаны реальность и иллюзия, что так интриговало Мейерхольда и других театральных деятелей того времени» [14]. Череда кратких сцен закручивает острую интригу сразу нескольких любовных треугольников, искусно соединяемых песнями, танцами и пантомимами. Венецианские аристократы и члены странствующей труппы комедии дель арте так часто меняются ролями и масками, что граница между «реальностью» и сценой полностью размывается. Комедия была поставлена 23 февраля 1914 года в московском салоне известной меценатки Е. П. Носовой. Миклашевский в это время был за границей, но он вполне мог ознакомиться с пьесой в рукописном варианте.

       12 января в журнале «Театр и искусство» публикуется статья Миклашевского «Рассуждение о пользе маски», которая, по мнению редакции, интересна «как новый пример устремления современного театра к какой-то реформе, к каким-то новым берегам» [15]. Почти одновременно в январе 1914 года вышел первый номер журнала «Любовь к трем апельсинам» под редакцией Доктора Дапертутто (псевдоним В. Э. Мейерхольда), где предпочтение отдавалось материалам и статьям, связанным с итальянским театром и драматургией Гоцци, Гольдони и других. Журнал был неразрывно связан со студией Мейерхольда; первоначально в редакционную коллегию помимо самого Мейерхольда входили Л. Д. Блок, В. П. Веригина, К. А. Вогак, Е. А. Зноско-Боровский, С. С. Игнатов, В. Н. Княжнин, К. К. Кузьмин-Караваев; постоянными сотрудниками числились Я. Н. Блох, В. А. Пяст, В. Н. Соловьев, А. Н. Брянский, а начиная с третьего номера и К. М. Миклашевский. Именно в этом апрельском номере была опубликована его статья «Основные типы в Commedia dell'arte» как отрывок из будущей книги. Впоследствии, находясь уже на фронте, Миклашевский прислал Мейерхольду еще две статьи для журнала – «Об акробатических элементах в технике комиков dell'arte» (опубликована в № 1-3 за 1915 г.) и «Нечто вроде рецензии» (1916 г.). В журнале также публиковались стихи многих поэтов, в том числе и М. Кузмина, а заведовал поэтическим отделом А. А. Блок.

       Начиная с 27 января 1914 г. вплоть до 13 апреля ни Кузмин, ни Миклашевский в программах «Бродячей собаки» не упоминаются. Даже на вечер, устроенный 31 марта по случаю прочтения В. Пястом доклада «Театр слова и театр движения», никто из них не пришел. На фоне охлаждения обоих к «Собаке» довольно странным выглядел анонс о предстоящем докладе Кузмина «О современной русской прозе» 13 апреля, на котором Миклашевского не было.

       Разумеется, на сегодняшний день нет возможности восстановить все творческие и бытовые пересечения Кузмина и Миклашевского в «Бродячей собаке», которая была местом встреч богемы Петербурга. Список представителей Серебряного века, посещавших арт-подвал на Михайловской площади, слишком велик, и каждый из них мог так или иначе быть участником или просто свидетелем общих разговоров и совместных планов наших героев. В добавление к сказанному отметим, что оба ходили друг к другу в гости по поводу и без повода. В частности, Кузмин 27 марта 1914 г. писал в своем дневнике: «… поехал к Миклашевскому; было очень мило, но с Судейкиным пиво не сваришь. Тамара очень любезна» [16]. О Судейкине, с которым «пиво не сваришь», судить трудно, непонятно, о чем шла речь. Что касается Тамары, то это будущая жена Миклашевского, Тамара Владимировна Жуковская, бывшая на тот момент замужем за Яковом Баком, выпускником Санкт-Петербургского университета.

       Жуковская Т. В. (1892–1947) – художница, дочь петербургского купца Владимира Борисовича Жуковского и его жены Ольги Михайловны. В 1914-1915 гг. Жуковская-Бак активно сотрудничала в организации и деятельности лазарета деятелей искусства в Петрограде. Участница выставки современной русской живописи, показанной 3-19 апреля 1916 г. в Художественном бюро Н. Е. Добычиной в Петрограде (Марсово поле, 7), с середины мая – в Гельсингфорсе. Автор иллюстраций к пьесе Миклашевского «Кровожадный Турка и волшебник Магги». Миклашевский и Жуковская венчались в г. Таммерфорс (Тампере) в 1-й походной Финляндской епархии церкви 29 июля 1916 г. [17]. В это время Миклашевский находился в действующей армии, в 33-й пешей Смоленской дружине ополчения, стоявшей на границе со Швецией. В первые годы после революции Миклашевская-Жуковская вместе с мужем работала в Историко-Художественной комиссии по сохранению ценностей, а после развода с Миклашевским в 1920 году вышла замуж за Леонида Борисовича Красина, наркома внешней торговли РСФСР. После смерти Красина в 1926 г. была приглашена на руководящую работу в Наркомат торговли. Перед войной заведовала музеем Ленинградского фарфорового завода, выполняла эскизы для фарфоровых изделий. В военные годы служила в «Окнах ТАСС» в отделе агитплаката. Похоронена в Москве на Ново-Девичьем кладбище. От Красина у Тамары Владимировны родилась дочь Тамара Леонидовна. Потомки их ныне живут в Москве.

       Жуковская в своих воспоминаниях о Маяковском так писала о Кузмине: «…Они были очень разные люди, точно люди из разных эпох, и в жизни, и в искусстве, и даже в манере держаться. Маяковский был простой, а Кузмин жеманный. И стихи Маяковского простые, как труба, а кузминские – точно XVIII век, что-то в стиле Фрагонара и Ватто. Но Маяковский ценил его. Кузмин был действительно умным и тонким человеком и хорошим поэтом. Он много писал и, вероятно, неплохо зарабатывал, но ходил всегда обтрепанный и нуждался вечно в деньгах, потому что вокруг него было всегда много друзей – маленьких поэтиков, которые вытягивали из него все, что он зарабатывал. По внешности он тоже был полной противоположностью Маяковскому. Маяковский был широкоплечий детина, хотя, когда он потом оделся после поездки в Париж, то стал очень элегантным, и детиной его тогда уже назвать больше нельзя было. А Кузмин был маленький, щупленький, как кузнечик, с большой головой, огромными черными глазами и с зачесанной редкими волосиками лысиной в виде лаврового венка. Голос у него был нежный и слабый, и он заметно шепелявил» [18].

       Возвращаясь к событиям последних предвоенных месяцев, нужно отметить попытки Миклашевского совместно с Колей Петером (Н. В. Петров) создать театр марионеток в 1914 году. 19 апреля 1914 г. в газете «Речь» было помещено сообщение: «17-го апреля в помещении института истории искусства состоялось учредительное собрание «Клуба 41», имеющего целью объединение на поприще искусства и театра. Новая организация предполагает устраивать спектакли, литературные и музыкальные собрания, публичные чтения, художественные выставки, открыть театральный и художественный музеи, учреждать драматические, музыкальные и оперные курсы и театр и т. д. Учредителями клуба, который будет назван «Химера», являются 41 человек. Среди учредителей видные художники, художественные критики, актеры, режиссеры и др. Во главе клуба стоят: гр. В. П. Зубов, кн. С. М. Волконский, бар. Н. Н. Врангель, К. М. Миклашевский, Ю. Э. Озаровский, С. Ю. Судейкин и др. Клуб имеет уже свое собственное помещение в Аптекарском переулке, 4. В течение лета помещение это будет отделано по эскизам С. Ю. Судейкина. Регулярные собрания клуба начнутся с осени текущего года. Предполагается устроить под руководством К. М. Миклашевского театр марионеток…». В той же газете 24 апреля новая заметка: «В устройстве театра марионеток принимают участие К. М. Миклашевский и Коля Петер. Вопрос о том, будет ли устроен этот театр в помещении нового клуба «41», пока еще не выяснен». И, наконец, 3 июня в газете «Обозрение театров» читаем: «Заканчиваются подготовительные работы по открытию в Петербурге в будущем сезоне театра марионеток. В настоящее время производятся опыты с разными моделями. Разрабатывается проект сцены, которую можно было бы переносить из одного помещения в другое. Театр марионеток предполагается всего на 100 зрителей».

       Увы, театру марионеток Миклашевского не суждено было состояться, так как в первых числах июля в Петербурге скончался В. А. Козлов, «почти всю свою жизнь посвятивший театру марионеток. Покойный 35 лет работал в этой области и разъезжал по провинции с театром марионеток Шлигерлинг. Последнее время покойный работал в качестве главного инструктора по устройству нарождающегося в Петербурге театра марионеток Н. В. Петрова и К. М. Миклашевского» [19].
Известно, что М. А. Кузмин проявлял активный интерес к театру марионеток. В статье «Мирок иронии, фантастики и сатиры (Кукольный театр)» М. Кузмин писал: «театр марионеток… … всегда таинственное, поэтическое, насмешливое повторение человеческих жестов, поступков и страстей производит странное и неотразимое впечатление. Несомненно, это совершенно особый род театрального искусства с особой техникой и особым репертуаром. Исходя из кукольных, специально кукольных возможностей, можно достигнуть совершенно своеобразных эффектов в области ли поэтической сказки, сильной трагедии или современной сатиры…» [20].

       Театр марионеток в Петрограде все-таки открылся, но, увы, без Миклашевского, который был на фронте. 15 февраля 1916 г. в особняке художника-пейзажиста Александра Гауша состоялась премьера новорожденного театра под руководством режиссера П. П. Сазонова и его жены Ю. Л. Слонимской. Исполнялась французская пьеса XVII века «Силы любви и волшебства». Напарник Миклашевского по созданию кукольного театра в Петрограде, Николай Петров, затею эту не бросил; преподавая в Школе сценических искусств А. П. Петровского в 1914-1917 гг., он в 1915 году купил у старого марионеточника куклы и предложил студентам поставить с ними «Зеленую птичку» К. Гоцци. В работе над спектаклем также приняли участие Н. С. Рашевская, Н. В. Смолич, Л. С. Вивьен [21]. Также, при непосредственном участии Н. В. Петрова 26 октября 1916 г. в арт-кабаре «Привал комедиантов» была поставлена арабская сказка М. Кузмина «Зеркало дев», но этот кукольный спектакль критики оценили как неудачный.

       Впоследствии Михаил Кузмин написал небольшие пьесы для кукольных представлений, что лишний раз подтверждает, что для настоящего художника мелкого дела не бывает – все важно и все значительно.

       19 июля 1914 г. Германия объявила войну России, а уже 3 августа журнал «Театр и искусство» сообщил, что среди прочих деятелей культуры в армию призван и Константин Миклашевский. В эти дни Миклашевский практически закончил свой исследовательский труд о комедии дель арте, и оставались некоторые мелочи, касающиеся издания. Из Дорогобужа, где формировалась 33-я Смоленская пешая дружина ополчения в сентябре 1914 г., Миклашевский в письмах еще согласовывал корректуру своей книги [22], а 16 сентября первая часть книги (без двух последних глав) уже была представлена в Академию наук на соискание премии митрополита Макария по отделению исторических наук и филологии. 5 мая 1915 г. Комиссия по XVI присуждению премий митрополита Макария в 1914-1915 г. постановила: «За неимением в распоряжении комиссии большего количества денежных наград присудить почетный отзыв сочинению К.М.Миклашевского «La commedia dell'arte, или Театр итальянских комедиантов XVI, XVII и XVIII столетий. Петроград, 1914» [23].

       Дальнейшая биография Константина Михайловича вплоть до ноября 1916 года касалась исключительно службы в армии, а потому с деятельностью Кузмина не пересекалась. Михаил Алексеевич в эти годы участвовал в «Привале комедиантов», сотрудничал с массовыми изданиями, которые с началом войны заполнились многочисленными «военными» рассказами и стихами. Поэтому, для того чтобы хоть в какой-то степени сохранить свою популярность и продолжать зарабатывать, пришлось стать автором актуальных рассказов и стихов.

       28 октября 1915 г. часть, в которой служил Миклашевский, передислоцировалась с переднего края фронта в Выборг в распоряжение коменданта Выборгской крепости. В задачи дружины входила охрана наиболее важных объектов в городе. Редкие и краткосрочные командировки в Петроград не позволяли Миклашевскому окунуться в художественную жизнь столицы. Тем не менее, он успевал на минутку заскочить в мейерхольдовскую студию на Бородинской и в «Привал комедиантов». Возможно, удалось увидеться и с Кузминым.

       В конце июня 1916 г. 33-ю дружину перевели в Таммерфорс (ныне Тампере), а затем в Улеаборг (ныне Оулу) для охраны протяженных участков железной дороги, что вовсе исключало возможность появления в Петрограде. Однако еще до перевода Миклашевский успел передать жене Тамаре новую шуточную пьесу «Кровожадный Турка и волшебник Магги». Она иллюстрировала ее и отдала в типографию «Сириус». После триумфа книги «La commedia dell'arte…», поднявшей Миклашевского на пьедестал славы в мире театра и литературы, эта пьеса на контрасте вызвала неоднозначную реакцию критиков. Тем не менее, пьесу, как сообщалось в журнале Доктора Даппертуто, предполагалось поставить в «Привале комедиантов» с декорациями, костюмами и бутафорией Тамары Жуковской [24].

       Служба Миклашевского резко изменилась 27 сентября, когда по приказу начальства он сдал командование 1-й ротой и был командирован в Петроград «в распоряжение командира Запасного Электротехнического батальона для прохождения курса офицерской электротехнической школы» [25]. Отныне он мог жить дома, посещая занятия в школе, а по ночам участвовать в богемных мероприятиях. Уже 11 ноября был анонсирован в «Привале комедиантов» его доклад о комедии масок, но по какой-то причине мероприятие не состоялось [26].

       Едва освободившись от обязанностей службы, Миклашевский, как и Кузмин, вошел в состав правления «Привала комедиантов». Кстати, отметим досадную ошибку в статье группы авторов «Артистическое кабаре «Привал комедиантов»», где указано, что водевиль М. Кузмина «Танцмейстер с Хёрестрита» поставлен в «Привале» К. Миклашевским в 1918 году [27]. Миклашевский никак не мог поставить эту пьесу, поскольку в это время находился в Одессе. Биограф Кузмина Н. Богомолов, к счастью, исправил эту оплошность, отметив, что указанный водевиль поставлен в октябре 1918 года режиссером К. К. Тверским [28], хотя сам Миклашевский в анкете от 1921 года указывал, что в 1918 году он был режиссером «Привала комедиантов».

       Следующее по хронологии совместное событие – участие Миклашевского и Кузмина во временном комитете «Союза деятелей искусств» в марте 1917 года, созданном по инициативе М. Горького, А. Бенуа и других. Кузмин продолжал работать в этом временном комитете до самого октябрьского переворота и был активен в тех фракциях, которые считались «левыми» или «революционными». Имя Миклашевского после апреля не упоминалось в сводках новостей о деятельности «Союза». Он вообще сторонился всяких крайностей, а тем более революционной активности не в меру энергичных коллег по искусству. Но все же и ему пришлось недолгое время стать участником событий, и это, скорее всего, было связано с голодом и отсутствием средств к жизни.

       В феврале 1918 года по предложению П. П. Вейнера в состав Художественно-исторической комиссии при Зимнем дворце вошел К. М. Миклашевский, и с этого дня поставлен на получение жалования. По заданию комиссии он занимался обследованием памятников старины и сокровищ искусства в Кустарном музее, в Павловске, в офицерском собрании Преображенского полка. В апреле он написал заявление на отпуск по состоянию здоровья, а в сентябре прибыл в Одессу. В городе Миклашевский пробыл до мая 1920 года, попеременно работая в разных театрах и студиях. Именно там в марте 1919 года он впервые поставил в организованном им Камерном театре собственную пьесу «Четыре сердцееда», написанную в стиле комедии дель арте.

       Пьеса написана, вероятно, еще в 1918 году (а может, и раньше), потому что 22 января 1919 года газета «Одесские новости» сообщила, что Миклашевский на заседании литературного кружка «Среда» прочел новую пьесу «Четыре сердцееда», а в прениях выступили А. Н. Толстой, Ю. Озаровский и другие. Пожалуй, это единственная пьеса Миклашевского, которая увидела свет рампы трижды: помимо Одессы ее поставил в Киеве К. А. Марджанов, а в Петрограде – С. Э. Радлов в театре «Студия» (премьера состоялась 29 июля 1919 г.).

       25 июля на генеральной репетиции у Радлова побывал М. А. Кузмин, а 29-го в журнале «Жизнь искусства» была опубликована его рецензия на этот спектакль. В частности, он писал: «Все было, как нельзя в соответствии одно с другим: и текст Миклашевского, и постановка Радлова, и декорации Шухаева, и исполнение культурно, со вкусом, все, что нужно, но какое-то веянье нежизненности, вялости и ненужности (если это не единичный спектакль) все вреся носилось в воздухе». Кузмин увидел «нежизненность» из-за нехватки соответствующей музыки: «В таких пьесах нерв – музыка. Пантомимный элемент немыслим, ненавистен, непереносен без музыки. Тут музыки маловато, и я просто не знаю, какая она, потому что музыканты пиликали черт знает что такое. Это не импровизация, а сплошная фальшь, причем постоянно умеренные темпы и умеренная сила звука. Такая музыка не только не помогала, но мешала и актерам, и публике. Надеюсь, играли не совсем то, что написал Шапорин» [29].

       Что касается М. Кузмина, то для него 1918-1919 годы – плодотворный период. Как указывал Н. Богомолов, Кузмин довольно много пишет и печатает отдельными изданиями. В 1918 году выходит объемистый сборник стихов «Вожатый» и состоящая из двух больших стихотворений книжечка «Двум», в 1919 году появляются отдельное издание «Александрийских песен» и роман о Калиостро. В 1920 году выходят в свет два выпуска нотного издания «Александрийских песен», а в конце года — «Занавешенные картинки», 1921 год принес еще два сборника стихов — «Эхо» и «Нездешние вечера», пьесу «Вторник Мэри» и книгу стихотворных переводов из А. де Ренье «Семь любовных портретов». С 1918 года Кузмин активно участвует в ежедневной газете «Жизнь искусства», где ведет театральную рубрику, выступает на публичных чтениях.

       В мае 1920 года в Доме литераторов состоялся вечер Кузмина, открывшийся докладом о его творчестве В. М. Жирмунского. Затем сам Кузмин читал отрывки из романа «Римские чудеса», пьесу «Вторник Мэри» и целый ряд стихотворений: «Святой Георгий», итальянские стихи, «Смерть», «Белая ночь», «Гёте», «Ходовецкий». Завершился вечер исполнением Ириной Миклашевской песенок Кузмина, положенных на музыку как им самим, так и И. Шпильбергом. К слову, Ирина Сергеевна, урожденная Михельсон, была замужем за троюродным братом Константина, профессором консерватории Александром Михайловичем Миклашевским (деды Константина и Александра, Илья и Иосиф, были родными братьями, детьми общего предка, знаменитого Михаила Павловича Миклашевского).

       Сам же Константин в это время ехал в поезде из Одессы в Петроград с новой пассией, Людмилой Эйзенгардт. Выехали они 4 мая 1920 года, и дорога, по воспоминаниям Людмилы, заняла 28 дней. Едва оказавшись в столице, Миклашевский тут же окунулся в привычный мир искусства. В Российском Институте Истории Искусств его уже ждали и держали вакансию преподавателя по истории итальянского театра. Там он проработает до августа 1924 года, то есть до самого отъезда из России. Параллельно Миклашевскому удалось, благодаря стараниям М. Андреевой, устроиться сразу в два театра – к К. Марджанову на должность режиссера в штат Государственного театра Комической оперы и к С. Радлову в театр Народной Комедии.

       Миклашевский в это время активно сочиняет новые пьесы. Уже 7 июля в театре Народной Комедии в Петрограде состоялась премьера буффонады в двух действиях по пьесе К. Миклашевского «Последний буржуй или Музей старого строя», где сам Сергей Радлов выступил в качестве актера. С 1 августа в Театре Комической оперы начались репетиции «Виндзорских кумушек» с режиссурой Миклашевского, но до премьеры было еще далеко, а вот в театре Радлова привелось поработать и актером, и режиссером, и сценаристом. За время существования театра Народной Комедии (1920-1922) Миклашевский поставил несколько спектаклей, в том числе по собственным пьесам «Джон Крукс и его любовь» и «Шестеро влюбленных», сыграл около десятка ролей в постановках С. Э. Радлова и Г. Н. Гурьева, вел актерские курсы в Курмасцепе (Курсы мастерства сценических постановок) на базе театра Народной Комедии. При такой загруженности он еще успевал писать статьи в газеты и журналы; так, например, появились статьи «Что такое импровизация?» (ЖИ, ноябрь 1920), «Суд над рампой» (ЖИ, январь 1921).

       Летом 1921 года Миклашевский пять раз упоминается в дневнике Кузмина. Они часто ходили друг к другу в гости и даже планировали возрождение «Бродячей собаки». Людмила Миклашевская вспоминала: «У нас один-два раза в месяц собирались гости… Бывали у нас Анненковы, Замятины, Лебедевы, Ходасевич с мужем… На другой день после таких приемов К. М. приглашал Михаила Ал. Кузмина, который являлся со своим Юрочкой Юркуном. Еды оставалось много, кулебяку Маша пекла свежую, а звать его на большое сборище К. М. находил лишним. Он любил Кузмина за его камерность, музыкальность. Кузмин мог часами импровизировать на нашем фортепьяно, потом стал читать свои и французские стихи. Юрочка ел и ел, ничуть не стесняясь, так как именно для этого и приходил. Они жили очень бедно» [30].

       Людмилу Миклашевскую и Михаила Кузмина, помимо многочисленных общих знакомых, связывало издательство «Петрополис», куда в конце 1920 года она устроилась в качестве сотрудницы. При ее непосредственном участии изданы «Нездешние вечера», «Вторник Мэри» Кузмина и его перевод «Семь портретов» Анри Ренье.

       Отдельно нужно сказать о взаимоотношениях Кузмина и Миклашевского с В. Чудовским и Е. Зноско-Боровским. Общей дружбы между этими четырьмя яркими представителями Серебряного века не получилось, они дружили попарно: Миклашевский с Чудовским, а Кузмин – со Зноско-Боровским, причем последние какое-то время были и в интимных отношениях. В дневнике Кузмина за 1934 год довольно много места уделено Евгению Зноско-Боровскому и его семье. Там же, на странице 54, упоминается Владимир Канкрин. Все четверо – Миклашевский, Канкрин, Чудовский и Зноско-Боровский – однокашники по Александровскому лицею (выпуск 1904 г.). Лешков и Прокофьев, о которых пишет Кузмин здесь же, – однокашники Миклашевского по Драматическим курсам театрального училища (1908-1911 гг.). Если в отношении Павла Ивановича Лешкова комментатор Г. А. Морев правильно написал, что он был артистом Александринского театра, театра В. Мейерхольда и проч., то с Прокофьевым произошла ошибка: речь шла не о композиторе Прокофьеве, а об артисте. Прокофьев Сергей Иванович (27.04.1890-1944) после окончания Драматических курсов в 1911 г. уехал в свой родной Иркутск и преподавал актерское искусство, при Народном театре организовал студию; в 1920-х переехал в Москву, стоял у истоков театра Моссовета, а затем основал в Красноярске театральную группу Рабочей Театральной Мастерской (Рабтемаст), в составе которой перебрался в Подмосковье.

       Фамилия «Миклашевский», «Миклашевские» упоминается в дневниках Кузмина несколько раз. 21 ноября 1912 г. Кузмин пишет: «…поехал в театр… Был князь и младший Миклашевский». Младший Миклашевский – это родной брат Константина, Вадим Михайлович. 19 июня 1913 года Кузмин упоминает некую Тамару Владимировну. Речь идет о Жуковской-Бак, о которой сообщалось выше.

       19 октября 1914 г.: «Миклашевские ездили на Карповку с иоаннитами». Поскольку Константин Михайлович в это время находился на фронте, то можно предположить, что младший брат Вадим и мать Ольга Николаевна симпатизировали иоаннитам, и периодически посещали монастырь на Карповке, где был похоронен о. Иоанн Кронштадский. Это допущение перекликается с тем фактом, что отец Константина и Вадима, гофмейстер императорского двора Михаил Ильич Миклашевский был упокоен на кладбище при Свято-Иоанновском монастыре на Карповке (ныне Ставропигиальный женский монастырь) в марте 1916 года.

       По большому счету, почти все персонажи из дневников Михаила Кузмина – это знакомые и Миклашевского тоже, с некоторыми из них Миклашевский был даже в более близких отношениях, чем Кузмин.

       В августе 1924 года Миклашевский покинул Россию и больше с Кузминым никогда не виделся и не переписывался. Каждый их контакт – будь то на квартирах, в компаниях друзей и общих знакомых, в богемных заведениях или на искусствоведческих диспутах – практически невозможно зафиксировать пошагово. Поэтому, говоря о творческом взаимовлиянии двух талантливых людей, правильнее было бы условно вынести за скобки личное непосредственное общение и сосредоточиться на анализе и сопоставлении их воззрений на то или иное явление в искусстве по их опубликованным статьям, книгам и пьесам. Автор статьи не является специалистом ни в области театра, ни в области истории искусства, и выяснение совпадающих точек зрения, а также разногласий в каких-либо вопросах – довольно кропотливое дело, требующее специальных знаний.

1. Императорский Александровский лицей (Санкт-Петербург). Лицейский журнал / [Издание лицеистов]. – СПб. 1903-1904. № 2. – С. 47-52.
2. Петербургский дневник театрала. 1904. № 21.
3. ОР СПГМТиМИ. Ф. 160. ГИК 3443/64. ОРУ 8492.
4. Аполлон. 1910. № 12. С. 26, 27.
5. См. Богомолов Н. А., Малмстад Д. Э. Михаил Кузмин. Серия ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2013. – С. 267.
6. Кузмин М. А. Дневник 1908-1915 / Подгот. текста и коммент. Н. А. Богомолова и С. В. Шумихина. – СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2005. – С. 734.
7. ОР СПГМТиМИ. Ф. 160. ГИК 3443/80. ОРУ 8632.
8. Бунин И. А. Воспоминания. Париж, 1950, с. 46.
9. Ауслендер С. Театры // Аполлон, 1913. № 2. - С. 66-67.
10. Кузмин М. А. Дневник 1908-1915 / Подгот. текста и коммент. Н. А. Богомолова и С. В. Шумихина. – СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2005. – С. 393.
11. Парнис А. Е., Тименчик Р. Д. «Программы Бродячей собаки» / Памятники культуры. Новые открытия. Письменность. Искусство. Археология. – Л.: Наука, 1985. – С. 206.
12. ОР СПГМТиМИ. Ф. 160. ГИК 3433/17. ОРУ 164.
13. Богомолов Н. А., Малмстад Д. Э. Михаил Кузмин. Серия ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2013.
14. Там же. – С. 318.
15. Театр и искусство. СПб., 1914, № 2. – С. 466.
16. Кузмин М. А. Дневник 1908-1915 / Подгот. текста и коммент. Н. А. Богомолова и С. В. Шумихина. – СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2005. – С. 441.
17. ЦГА СПБ. Ф. Р-53. Оп. 2. Д. 60. Л. 4.
18. Миклашевская-Красина Т. В дни февральской революции / Маяковский глазами современниц: воспоминания, дневники / [сост.: В. Н. Терехина]. – Изд. перераб. и доп. – СПб.: Росток, 2014. – С. 181-182.
19. Обозрение театров. СПб., 9 июля 1914. – С. 14.
20. Кузмин М.А. Мирок иронии, фантастики и сатиры: (Кукольный театр) // Условности: Статьи об искусстве. Пг.: [Б.и.], 1923. – С. 38–39.
21. Голдовский Б. Режиссерское искусство театра кукол в России XX века.
22. РГИА. Ф. 788. Оп. 1. Д. 172. Л. 6.
23. Академическая премия митрополита Макария (1867-1919): Сборник документов / Составители Е. Ю. Басаргина, И. В. Черепанова. – СПб.: Нестор-История. 2018. – С. 166.
24. Любовь к трем апельсинам. 1916. № 1. – С. 81.
25. РГВИА. Ф. 8315. Оп. 1. Д. 51. Л. 162.
26. Обозрение театров. СПб., 1916, 11 ноября. – С. 17.
27. Конечный А. М., Мордерер В. Я., Парнис А. Е., Тименчик Р. Д. Артистическое кабаре «Привал комедиантов» // Памятники культуры. Новые открытия: Ежегодник 1988. М., 1989. – С. 142.
28. Богомолов Н. А., Малмстад Д. Э. Михаил Кузмин. Серия ЖЗЛ. М.: Молодая гвардия, 2013. – С. 361.
29. ОР РНБ. Ф. 625. Д. 237/1. Л. 16.
30. Миклашевская Л. Повторение пройденного // Л. Миклашевская, Н. Катерли. Чему свидетели мы были. Женские судьбы XX век. – СПб.: Журнал «Звезда», 2007. – С. 153-154.