Стихи



В позвонках седого Тавра
Чатыр-Даг, чернее мавра,
Плыл подобием кентавра
В белой шапке январей.
Я внизу фигуркой нэцке
Сел на камень по-турецки,
Наливаю, чтоб согреться,
Сам собою - хан Гирей.

Крым весёлый, перехожий,
Мы с тобой почти похожи,
Только я чуть-чуть моложе,
Но под кожей тоже - йог.
Небо в губы ты целуешь,
Кровь красотами волнуешь,
Научи, коль не ревнуешь,
Чтоб и я пленять так смог.



Январь. Который день течёт,
А всё равно светло и славно,
Твоей сонливости – почёт,
Моей бессоннице – подавно.

Дожди выводят кренделя,
Струясь из облачной эмали,
К ним руки тянут тополя,
Как будто что-то потеряли.

Опережая бег воды,
Неискушенный в сумасбродстве,
Я тороплюсь на все лады
Спеть тополиное сиротство.

По мокрой ниточке двора
С чудесным именем апреля
Стекает листьев детвора
В свои крещенские купели,



Я устроился работать в мастерской
По ремонту исцарапанных сердец
Не за деньги, не для выгоды какой,
Просто так меня воспитывал отец.

Он мне сызмальства втемяшивал в башку,
Что достоинство - не пыль из-под копыт,
Кем ни стал бы я на жизненном веку,
Первым делом человеком нужно быть.

Пролетело с той поры немало лет.
Сотни шишек я успел себе набить!
Жаль, отца на этом свете больше нет,
Но засело: «Человеком нужно быть»,



Я пишу вам из Крыма, из вами любимого Крыма.
Он - такой же, как был: поэтичен и дерзко красив.
Поменялись на мэриях флаги, но это терпимо,
Суета это всё для того, кто дорогами жив.

Ничего не случилось. Торговец по-прежнему жаден,
Те же «слуги» на тех же местах умножают печаль,
И хоть много на этой земле золотых виноградин,
Но любви поубавилось, - это, действительно, жаль.

В медвежьем углу асканийском,
В безводной ковыльной глуши
Фальц-Фейном, педантом арийским
Воздвигнут оазис души.

Плывут миражами секвойи, -
Гиганты редчайших имен,
И глаз очарован травою,
И слух соловьем опьянен.

Клубится зеленое чудо
В песочнице Бога-Отца,
И я, городская пичуга,
Стихом воспеваю Творца,

Чьи помыслы рушат мыслишки
О черной изнанке людей.
Из дрязг вырастают делишки,
Дела – из великих идей.

Пальто из твида, резная трость,
Чудного вида заходит гость,

Садится молча, ощерясь ртом,
И что-то волчье в молчанье том.

Далёким взглядом глядит на свет,
Как будто рядом меня здесь нет.

Летят минуты, я весь – огонь,
Вдруг вижу чью-то вблизи ладонь.

Как на экране, вхожу в контакт:
Возница, сани, почтовый тракт.

Снега да тучи, степная ширь,
Но я не кучер, не пассажир,

От волчьей своры я – ни на шаг.
Я – первый номер, я – их вожак.

Родная стая бежит вослед.
Прыжок. Взлетаю. Но меркнет свет,

Ты знаешь, чем ближе к итогу,
Тем меньше манит глубина,
Я выбрал служение Богу,
Которому имя – жена.

Мой Бог не потребует веры,
Мой Бог не накажет за грех –
Над храмами Русской Ривьеры
Мы с нею парим выше всех.

По комнате звездные гроздья,
Их речь – шелестящая печь,
К нам ангелы просятся в гости,
И жаждут блаженные встреч.

Поймет меня маршал и мастер,
Землянин и житель Луны,
Кто так же божественно счастлив
В божественном свете жены.

На той стороне – день,
На этой земле – ночь,
На той стороне сын,
На этой земле – дочь,

На этих часах пять,
На той стороне – шесть,
А время идет вспять,
А поезд стоит здесь.

На той стороне – снег,
А здесь этот снег – дождь,
И каждый несет грех,
И в каждой душе дрожь.

И рыщет в купе волк
В надежде собрать дань,
И этих волков – полк,
А значит, дела – дрянь,

Но грустно скрипит лес,
И в сущности все – хлам,
Ведь кто-то умрет здесь,
А кто-то умрет там.

Мой голос - слабенький такой,
Боящийся всего:
И бессловесности людской,
И слова самого.

Я убеждал его: «Кричи,
Не бойся за судьбу»,
А он нашептывал: «Молчи!
Мы вылетим в трубу!».

Я звал его на карнавал
И обзывал «кротом»,
Но кто кого дрессировал,
Открылось лишь потом.

И вот теперь, когда вполне
Мой шаг похож на шарк,
Мы оба любим в тишине
Ходить в соседний парк,

Глядеть на листья в лужах
И слушать, слушать, слушать…

Ветер, шальной Мефистофель,
Гонит обрывки афиш,
В чашке остывшего кофе –
Бренность земных философий
С прелью платановых крыш.

Как же с душою в исподнем
В ночь на сырой тротуар,
Где так легко и свободно
Скачет щенком беспородным
Вальс зачехленных гитар?

Вылился дождик на строфы,
Вечер укутан в муар.
В так и не выпитом кофе –
Грусти светящийся профиль.
Вальс зачехленных гитар.

Женщину не выбирают,
Женщину шлет нам Господь -
Звездные песни слагает
И облекает их в плоть.
Каждая новая песня
Станет кому-то сестрой,
Светлая песня – невестой,
Грустная – девой прелестной,
Тихая – мамой родной.

Ближний огонь согревает,
Дальний – в дорогу ведет,
Каждая женщина знает,
Кто ее песню споет.
Кто эти звуки подхватит,
Будут ли фразы нежны.
Если нам силы не хватит,
Женское сердце оплатит
Наши порывы струны.

Я миром болею, я веком болею
И с этою болью живу и старею.

Еще до рождения, в темени лютой
Меня отравили небесной цикутой.

С тех пор, где б ни жил я, ни делал я что бы,
Мне больно от глупости, больно от злобы,

От каждого вскрика, от горя, от дыма,
И это - навечно и неизлечимо.

Крути меня, хворь, разливайся, отрава,
Болеть – мое право, болезнь – моя слава,

Прекраснее нет и не будет недуга!
Ах, если б легко заражать им друг друга!

Я миром болею. Я жизнью болею,
И нет от нее никакой панацеи.

Громов далёких зарево
Танцует на стене,
В палатах государевых
Готовятся к войне,

Куют мечи булатные
Умельцы-мастера,
Над царством троекратное
Взвивается: «Ура!».

На небе тучи хмурятся,
Но светел стольный град.
Поповичи и Муромцы
Шагают на парад.

Драконов истребительных
Гарцует эскадрон:
«Да здравствует спаситель наш,
Великий царь Гвидон!».

Шагают с арбалетами
Гвардейцы-усачи,
А позади с памфлетами
Емеля на печи.

По земле горячей,
По сухой воде
Ходит век незрячий,
Сам не зная, где.

За спиной у века
Черные дымы,
Сам у человека
Просит жизнь взаймы.

Вид его несносен,
В обещаньях враль –
За окошком осень,
Он бубнит: «Февраль».

Вечно недоволен
Ночью или днем,
Говорит, что болен,
Сам летит конем.

Ходит он по трупам,
По живым сердцам –
То ли дед в тулупе,
То ль шахид-пацан.

Пожалеть бы людям
Доходягу-век,
Да мы все там будем,
Век ли, человек.

В минуты обиды и боли,
Под плетями хамов и злюк
Не плачь, человек, я с тобою,
Я первый, кто скажет: «Люблю».

Когда чередой идут беды,
Когда в сердце метит копье,
Я – самое близкое небо,
Я – первое небо твое,

Я – плот в ураганах сомнений,
Я – ветер попутный в пути,
Твоя тишина на коленях,
И тише меня не найти.

Когда ловишь ветер руками
В заброшенном доме судьбы,
Я – самое близкое пламя,
Я – песня каминной трубы.



Если голос свободы проплачен,
Результат не достоин похвал.
Соберемся, друзья, и поплачем,
Что не мы сражены наповал,

Что не нас отпевали под флагом,
Не бросали цветы на гробы.
Может быть, под каким-то рейхстагом
Мы еще разобьем себе лбы.

И пока остается надежда
Где-то головы наши сложить,
Между Богом и Дьяволом между
Будем в горле у неба першить.



Физика и караоке: что общего?
Мысли амебообразны...
Какая огромная площадь!
Какие названия разные!

Мир кружится вокруг центра,
Единственного, как я,
Имя которому "энтро-
Пи-пи-пи-я".

Повешу царицу, царя обезглавлю,
Но щёку не тронет слеза.
В театре абсурда есть правило слабых:
Шестёрка главнее туза.

Мне тоже не нравится нож гильотины,
Удавки фатальная нить,
Пускай я считаюсь последней скотиной,
Но кто-то ведь должен казнить!

Все бунты и смуты кончаются плахой,
Емелька и Стенька – пример.
И сколько бы ты, обыватель, ни ахал,
А всё же приходишь в партер

Будем радоваться. Будем злиться.
Будем ветер качать в губах.
Будем морды менять на лица,
Вышивая тату на швах.

В разночинцы пойдет разносчик,
В терапевты подастся псих...
Я целую святые мощи,
Умоляя спасти других.

Карманное счастье: в цветах пламенеть,
Доде перечитывать с горя,
Разлапистым кедром звенеть-зеленеть
У самого синего моря.

Карманная вера - такая же муть,
Карманная слава - путана.
Но как ни пытаюсь себя обмануть,
Никак не прожить без кармана.

otel.mp3 otel.mp3

Страницы